Должность - Василий Гавриленко

Яхта пришвартовалась к деревянному пирсу у зеленого острова, образованного излучиной реки и напоминающего острова из учебника географии.

Мы сошли на берег.

Встречал абориген, молодой парень того типа, что принято именовать «актив» либо «мажор». На нем поверх весьма приличного на вид смокинга была напялена белая футболка с красной надписью «Мы — за Антушкина», на холеном лице застыла радостная улыбка.

Он осмотрел нас и, не переставая улыбаться, обратился к Семен Никитичу:

— Рады приветствовать на Свияге, господин кандидат.

— Кандидат — это он, — ухмыльнулся Семен Никитич, кивая в мою сторону.

Брови аборигена полезли было на лоб, но он мигом вернул их на место и не менее позитивно обратился ко мне:

— Добро пожаловать, господин Антушкин. Разрешите представиться — директор лагеря Ватрушин.

— Вольно, — Семен Никитич похлопал Ватрушина по плечу. — Веди ж нас, Вергилий!

Вергилий привел нас в большую палатку, где находилось еще не меньше пятидесяти позитивных молодых людей в белых футболках.

Они дружно зашумели, приветствуя нас и больше внимания уделяя Семену Никитичу, но Ватрушин незаметно кивнул, и все обратились ко мне.

— Здравствуйте, друзья, — начал я, едва шевеля побитой губой. — Любой власти в первую очередь требуется молодая кровь, которая, заструившись по усталым жилам, оживит уставшее тело, подвигнет его на новые свершения. Именно для этого нами организован этот лагерь, в котором мы намерены подготовить помощников, а в будущем — возможно, и смену. Вы — золотая молодежь, лучшие из лучших, образованные, талантливые, способные на кропотливый труд. Бескорыстные, честные, с открытыми народу сердцами. Именно поэтому вы здесь, с чем я вас искренне и поздравляю.

— Теперь, господа, можете задать свои вопросы, — сказал Семен Никитич и подмигнул Олегу Власычу.

2

— Сергей Леопольдович, — поднялась белокурая, довольно миловидная девица, — как вы намерены решать наш, то есть молодежи, жилищный вопрос?

— Радикально, — улыбнулся я, и девица села, не заметив подвоха.

Тут же вскочил Ватрушкин:

— Сергей Леопольдович, а реально ли в первый же год заиметь какую-нибудь серьезную должночишку?

— Простите? — удивился я.

— Ну, должность.

Слова «должночишку», «должность» Ватрушкин произносил почти с шаманским трепетом.

— Безусловно, — заявил я.

Радость залила широкое лицо Ватрушина.

Были еще вопросы об иномарках, дачах, земельных участках, учебе за рубежом, кто-то даже попросил просто денег.

Утешив всех и пообещав исполнение желаний, я откланялся.

Когда мы загрузились на яхту, Семен Никитич повернулся к Олегу Власычу:

— Ну?

— Хорошие ребята, — пробормотал начальник штаба, недоуменно пожимая плечами, — Хорошие.

Мы с Семен Никитичем дали полную волю своим смехальным аппаратам.

3

Уже в городе, в машине, Олег Власыч развернул газету и охнул.

Семен Никитич побледнел:

— Что такое?

— Два процента по «Родону»!

Семен Никитич вырвал газету:

— Да как же так? Может, презервативы оказались хорошими?

— Думаю, дело в другом, — задумчиво вздохнул Олег Власыч, — Народ так любит халяву, что ему даже такие подарки показались привлекательными.

— А ведь я предупреждал, — сердито шуршал газетой Семен Никитич.

— Напротив, это была ваша идея, — жестко отрезал Олег Власыч: я и не догадывался, что он так умеет. — Однако два процента — дело поправимое.

— Что же вы предлагаете? — уныло отозвался Семен Никитич.

Олег Власыч загадочно улыбнулся и принялся сосать большой палец, как младенец соску.

1

Вечером Семен Никитич не дал мне, как обычно, текст — это меня порадовало. Ежедневная зубрежка надоедает и старательному школяру, а я, как вы, наверно, изволили заметить, далеко уж не мальчик.

Когда я наконец-то добрался до дома (посмотрите-ка, уже говорю «до дома» без зазрения совести), то сил едва хватило поужинать. Перед глазами все стояли назойливые лица молодых островитян, да и, кажется, я слегка простудился. Вот тебе и яхты в акваториях!

— Степа, — слабым голосом позвал я, намериваясь попросить хоть аспирину. Но горничной, похоже, не было. По правде, эти самовольные отлучки начинали меня раздражать.

Допив кофе — на ночь-то! — дурная привычка, оставшаяся с театральных времен, я медленно побрел по лестнице к себе в спальню. Предки сочувственно проводили меня нарисованными глазами.

В спальне на всю громкость был включен телевизор. Неужели Степа? Так отчего ж она, зараза этакая, не спустилась?

Но то, конечно, была не Степа. На кровати моей прикорнула, изогнувшись, словно львица, женщина, профессия которой сомнений не вызывала.

Розовые чулки, натянутые едва ли не до пупка, весьма условное белье и, конечно, незабываемый макияж.

— Иди ко мне, голубок.

На вид ей можно было дать все тридцать лет. Помоложе что ли не нашли?

— Вас Семен Никитич прислал? — спросил я, остановившись около двери.

Гетера блеснула глазами и очутилась передо мной. На меня пахнуло незнакомыми духами, благовониями и Бог знает чем еще.

— Не все ли равно? — прошелестела она. Жадная ее рука очутилась у меня в таком месте, что и сказать стыдно.

— Постойте, — пробормотал я. — Боюсь, сегодня я не смогу.

— Сможешь, — ухмыльнулась путана, увлекая меня к постели, и я понял: да, смогу.

2

На этот раз мне снились министры. Они сидели за длинным столом. От голов их, ртов и рук тянулись ниточки, я заглядывал вверх, пытаясь понять, куда же они тянуться, но ничего, кроме золоченого потолка и люстр не увидел. Министры кричали, спорили, насмехались друг над другом, ниточки дергались, позванивая, как струны.

Потом мне пришла в голову мысль, должно быть, вычитанная из какой-то книги:

«Люди в большинстве своем прожигают жизнь поодиночке, но есть и такие умельцы, что собираются группами и коптят небо столь виртуозно, что смотрящему со стороны может показаться: идет титаническая работа, здесь и только здесь вершится судьба заблудшего человечества».

Министры, до того не замечавшие меня, вдруг разом повернули ко мне свои деревянные головы.

— Что вы сказали? — спросил ближайший из них.

— Ничего, — пробормотал я, испугавшись.