Маленькие ошибки больших девочек - Хизер Макэлхаттон

В амбаре позади дома она делает большие каменные скульптуры, а тебя усаживает полировать куски мрамора при помощи алмазного листа (небольшого куска стального полотна с вкраплениями промышленных алмазов). Здесь искусственно выращенные алмазы называют «бортс». «Бортс так же прочны, как обычные алмазы, — говорит Хальдура. — Только они не подходят для ювелирного дела».

«То есть с изъяном», — добавляешь ты.

«Без изъяна. Не подходят — означает, что они лучше, из них делают бурильные сверла, с помощью которых строят корабли и небоскребы. Это — рабочие лошадки среди алмазов. А те, что идут на обручальные кольца, — она качает головой, — это — жалкие клоуны и цирковые уродцы».

После этого ты перестаешь комментировать что-либо сказанное Хальдурой.

Она заставляет тебя работать с пяти утра до семи, а потом ты отправляешься в младшую школу, где учишь второклашек рисовать пальцами, мастерить скворечники и делать коллажи из морских водорослей и птичьих перьев, собранных на побережье. После школы ты возвращаешься на ферму, где помогаешь готовить ужин.

После всего этого у тебя по расписанию свободное время, когда ты можешь работать над собственными скульптурами, но сил на это уже не остается. Вечерами тебе нравится ходить на долгие прогулки под луной и просто любоваться природой. Обычная льдина или стебель чертополоха гораздо совершеннее всего, что ты можешь сотворить, а потому и смотреть на них гораздо интереснее. Ты гуляешь по побережью, ступни скользят на мокрой гальке, над головой парят морские птицы, иногда из холодной воды показывается черная голова тюленя.

Во время одной из таких прогулок ты кое-что находишь. Это высохшая рыбья голова с пустыми глазницами, надетая на острую палку и от этого напоминающая скипетр или дирижерскую палочку. Она наполовину зарыта в песок, засыпана грязью и морскими камешками. У рыбьей головы между острыми желтыми зубами зажат кусочек щепки, на которой вырезаны какие-то странные письмена, похожие на иероглифы. Ты не можешь прочесть эту надпись и понятия не имеешь, что это такое, поэтому выкапываешь эту штуку из земли и несешь к Хальдуре, чтобы она перевела. Твоя наставница стоит у плиты и готовит завтрак, поджаривая бекон, когда ты протягиваешь ей свою находку. Она роняет вилку, та ударяется о кафельную плитку у ее ног, и женщина отступает назад. «Убери это, — шепчет она. — Выкини. Отнеси это обратно к океану».

«Откуда ты знаешь, что я нашла это у океана?»

Она говорит, что это древнее приспособление, с помощью которого крестьяне пытались управлять погодой. «Они натыкали рыбью голову на палку, а на лбу у рыбы писали детской кровью заговор. Кровью младенца». Она хмурится, глядя на тебя, а тебе кажется, что это здорово, ведь ты нашла старинную колдовскую штуку, это же артефакт, которому, наверное, место в музее. Но Хальдура объясняет тебе, что эта штука совсем не древняя. «Ее сделали на прошлой неделе, — говорит она. — Максимум месяц назад. Надпись все еще можно прочесть, и красная нитка внизу еще цела. Ее кто-то сделал совсем недавно».

«А что, в округе пропадали дети?» — шутишь ты, но Хальдура шутить не намерена. «Я знаю, чье это, — заявляет она. — Это сделал Сигги, владелец музея». Она пристально смотрит на тебя. «Никогда никому не рассказывай, что нашла это. Люди так подозрительны, они настроятся против тебя». Твоя наставница говорит, что люди до сих пор боятся исландского колдовства, шепотом рассказывают о сожжении ведьм и о том, что кто-то до сих пор практикует магию, — а все потому, что по сей день находят заговорники вроде этого.

Ты соглашаешься выкинуть эту штуковину и никогда больше о ней не вспоминать, но когда Хальдура на неделю уезжает в Рейкьявик, ты выкапываешь ее из компостной кучи и рассматриваешь. Она и правда выглядит жутковато, но в Исландии все такие суеверные — верят в оживших утопленников, троллей и злых духов, живущих в скалах. Они думают, что существа из потустороннего мира могут отомстить или навредить людям во сне, но все это от недостатка образованности и незнания фактов, которые могли бы объяснить события, кажущиеся на первый взгляд сверхъестественными. Ты надеешься, что если отнесешь эту голову Сигги (пару раз ты видела его на берегу — коротышку, таскающего с собой большие книги), он расскажет тебе больше.

Если ты отнесешь рыбью голову Сигги, перейди к главе 72.

Если ты выкинешь рыбью голову, перейди к главе 73.

Продолжение главы 19

Ты остаешься. Можно было бы рискнуть, но зачем? То, что есть у тебя сейчас, не идеально, но в другом месте может быть еще хуже. Так что ты остаешься в колледже, работаешь и по-прежнему не можешь выбросить из головы этот совершенный образ, созданный Тору. Белое поле, перечерченное единственной линией, похожей на покосившуюся изгородь. В своей маленькой, тесной студии ты планомерно пытаешься воссоздать тот момент, что запечатлел в своей работе Тору, трудишься над одной-единственной картиной, которая никак не выходит. Переделываешь ее снова и снова, до бесконечности, пока уже сил не остается совсем. Потом после выпуска Тору уезжает, ты доучиваешься, и на этом все заканчивается.

С тобой никогда ни у кого не было проблем, но ничего выдающегося в тебе тоже никто не замечал. В тебе вообще нет ничего особенного. Твои произведения просты и техничны. Ты никогда не рискуешь, не выделяешься из толпы, работаешь над своими картинами, ходишь на лекции, а потом заканчиваешь учебу. Что дальше? Никакого определенного плана у тебя нет. Ты устраиваешься работать кассиршей на заправочную станцию и вместе с несколькими друзьями снимаешь неподалеку студию — место, где есть только холодная вода, старый паркет на полу и вид на химический завод через дорогу. Там ты достаешь кисточки и начинаешь рисовать. А что еще тебе остается?

Ты просто хочешь воссоздать ту единственную картину. Всего однажды, а потом будешь двигаться дальше. Ты работаешь по ночам, нанося новые мазки, а потом закрашивая их. Расписываешь холст, закрашиваешь его, а потом расписываешь снова в надежде, что от этого будет какой-нибудь результат. Так делали индейцы племени майя. Они строили пирамиду, срезали у нее верхушку, потом снова строили и снова срезали, и так по меньшей мере семь раз, пока, как им казалось, вложенная в это строительство и сконцентрированная в этом месте энергия не становилась так велика, что место обретало магическую силу. Твое полотно — это священная пирамида. Ты переделываешь его снова и снова, постоянно «срезаешь верхушку», снова и снова наносишь белые мазки.

Днем ты рисуешь, а потом в ночную смену работаешь на заправочной станции, с десяти вечера до шести утра. Потом ты спишь, пока будильник не отключится, устав звонить, просыпаешься и снова рисуешь. Все остальное не имеет значения, даже еда. Ты толком и не ешь, питаешься «Слим джимз», апельсиновой газировкой и попкорном, который воруешь на заправке.

В эти дни по-зимнему холодно. Холод пронизывает до костей. При дыхании изо рта вырывается пар, под ногами хрустит иней, деревья облеплены снегом — в этой белой картине заключен целый мир. На этом полотне поселилась сама зима, белая холодная пустыня, ощущение от которой невозможно передать и тем более нарисовать. Каждый день ты снова достаешь холст и наносишь на него краску, которая к этому времени пахнет железом, дождевой водой и крахом.