Марк Шагал - Джонатан Уилсон

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 14 15 16 17 18 19 20 21 22 ... 46
Перейти на страницу:

Шагалу разрешили отправить в Ковно (ныне Каунас) с дипломатической почтой шестьдесят пять картин. Он захватил с собой и рукопись неоконченных воспоминаний «Моя жизнь». Белла и Ида, как предполагалось, присоединятся к нему в конце года, когда Белла окончательно поправится.

Через много лет после своего «возвращения» на Запад Шагал уверял, что его отъезд был вызван «чисто творческими» причинами. Даже если так, хотя трудно представить такую чистоту помыслов среди экономической и политической неразберихи 1920–1922 годов, скорее всего, возвращение в Европу спасло Шагалу жизнь. У Сталина уже был свой собственный кровавый план относительно судеб выдающихся еврейских художников, писателей, актеров, музыкантов и интеллигенции, которые предпочли, или были вынуждены, остаться в России.

7. Берлин

После выставки в Ковно Шагал сразу же направился в Берлин. Он приехал туда в надежде забрать большую часть своих картин и, если удастся, получить приличную сумму за проданные работы. Ведь, в конце концов, в 1914 году он оставил у коллекционера Герварта Вальдена 40 своих живописных полотен и 160 других работ.

За время его долгого отсутствия Вальден, действуя от имени художника, устраивал выставки его картин и публиковал репродукции на страницах своего журнала «Штурм». Слава Шагала быстро росла, может быть, этому в немалой мере способствовало загадочное исчезновение художника: ходили даже мрачные слухи о том, что он якобы умер от голода в далекой России, связь с которой после революции для европейских жителей стала почти невозможной.

К своему ужасу, Шагал обнаружил, что Вальден продал все его работы до единой частным коллекционерам и что еще хуже — из-за бешеной инфляции в послевоенной Германии все вырученные от продажи деньги, помещенные через адвоката на специальный счет, обесценились. Шагалу пришлось нанять собственного адвоката и начать судебную тяжбу, которая продолжалась целых четыре года. В конце концов ему вернули три полотна, написанных маслом, и десять гуашей, которые Вальден «передал» своей бывшей жене во время войны. Суд также обязал Вальдена назвать Шагалу частных коллекционеров, купивших его работы, — их имена, как это часто случается в мире торговцев произведениями искусства, Вальден до этого тщательно скрывал. Так что в Берлине Шагалу удалось прославиться, а вот разбогатеть не удалось.

В конце 1922 года в Берлин приехали Белла с Идой. До осени 1923-го семья сменила четыре квартиры — известны по крайней мере четыре берлинских адреса Шагала. Город захлестнула волна русских эмигрантов, по словам Шагала, «Берлин после войны был чем-то вроде караван-сарая искусства, где встречались все, кто блуждал между Москвой и Западом». Здесь были и бывшие царские генералы, которые теперь работали поварами или мыли посуду, и сосланные университетские преподаватели, и просто вымогатели, и хасидские раввины-«чудотворцы», ну и конечно, художники: «…Никогда не встречал столько конструктивистов, как в „Романском кафе“», — вспоминал Шагал в одном из своих интервью[25]. Изгнанники образовали в Берлине своего рода город в городе, который напоминал, по словам одного из очевидцев, «гигантский зал ожидания» по пути в Париж и другие европейские города.

Берлин в то время — мрачный город с высокими зданиями, зажатыми в кольце скоростной железной дороги, — стал прибежищем для тех, кто «любит погорячее» (на берлинских балах трансвеститов было не протолкнуться), при том что в условиях разгула инфляции в Веймарской республике[26]цена одной булочки доходила до миллиона. Здесь создавал свои кубистско-конструктивистские скульптуры Архипенко[27], некоторое время преподавал теоретик Баухауса[28]Кандинский, а еврейский поэт Хаим-Нахман Бялик[29]писал свои очерки, готовясь перебраться в Тель-Авив, и основал издательство «Двир». Владимир Набоков, выступавший в то время под псевдонимом В. Сирин, ухаживал за своей невестой Верой и публиковал стихи в эмигрантской газете «Руль». Неудивительно, что в такой творческой среде Шагалу тоже хотелось выделиться: он мечтал проиллюстрировать книгу своих воспоминаний, которую незадолго до того завершил, и стал осваивать искусство гравировки. Таким образом, в Берлине, который по праву считается колыбелью книжной графики, Шагал выполнил свои первые офорты и познакомился с основами ксилографии.

Эль Лисицкий, заклятый враг Шагала по баталиям в витебском Художественном училище, тоже успел обосноваться в Берлине и вовсю работал над иллюстрациями книг, среди которых, помимо прочего, был сборник рассказов Ильи Эренбурга. Шагал, что неудивительно, избегал встреч с Лисицким и, как обычно, завел компанию более спокойных и надежных товарищей среди местных художников и поэтов. Его финансовое положение понемногу улучшалось, особенно после продажи картин с двух крупных выставок. Первая — коллективная, в галерее Ван Димена в 1922 году, вторая — уже персональная, она состоялась через год в том же помещении, переименованном в галерею Лутц, и Шагал представил на ней 164 работы, созданные за предыдущие восемь лет. И все же художник был недоволен, можно даже сказать, удручен тем, как складывалась его жизнь в искусстве, — и с точки зрения заработка, и с точки зрения славы. И в последующие годы ни финансовый успех, ни похвалы критиков не могли вытравить этой горечи, которую чувствовали многие его знакомые, особенно, как подметила искусствовед Моника Бом-Дачен, «если дело касалось денег».

Для своей книги воспоминаний Шагал за три недели упорной работы создал серию из пятнадцати офортов на меди, еще пять добавились позднее. Однако возникли неожиданные трудности с немецким переводом написанного на идише текста. В конце концов в 1923 году Пауль Кассирер издал только иллюстрации в виде альбома, под названием «Mein Leben» («Моя жизнь»).

Сюжеты «Моей жизни», большая часть которых относится к детству и юности Шагала, художнику хорошо и давно знакомы: дед на крыше, летящие телеги и животные, местечковые музыканты, столовая в родном доме Шагала, влюбленные на берегу реки: мужчина стоит вверх ногами и женщина целует носки его ботинок вместо лица. Без текста эти офорты Шагала демонстрируют возросшую уверенность и достаточный профессионализм в технике книжной гравюры, а рядом с текстом — служат эффектным дополнением к его чересчур витиеватой и манерной прозе. Уверенная линия, эффект воткнутой иглы для создания точек, напоминающих дыры, использование белого пространства — все это, вместе взятое, является как бы противовесом банальной сентиментальности, которой так увлекался Шагал в своей прозе и поэзии. Подобно многим великим художникам, Шагал знал толк в своем искусстве, чего нельзя сказать о других областях его деятельности.

1 ... 14 15 16 17 18 19 20 21 22 ... 46
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?