Коллонтай. Валькирия и блудница революции - Борис Соколов

В Нью-Йорке Коллонтай встретилась с Троцким, но они не подружились. 11 февраля 1917 года, покинув США, Коллонтай написала Ленину и Крупской: "За неделю до моего отъезда приехал Троцкий… Приезд Троцкого укрепил правое крыло… Открытое присоединение к "левому Циммервальду" встретило резкую оппозицию в лице Троцкого и дало моральную поддержку колеблющимся американцам".

На самом деле ничего подобного Троцкий тогда не говорил и не писал в той же газете "Новый мир", где публиковалась Коллонтай. Лев Давыдович в тот момент по отношению к войне, которую следовало превратить в революцию, стоял на той же позиции, что и Ленин. Александра Михайловна безуспешно пыталась поссорить его с Лениным. Троцкий же в мемуарах о Коллонтай отозвался достаточно снисходительно: "В Америке же находилась в то время и Коллонтай. Она много разъезжала, и я сравнительно мало с ней встречался. Во время войны она проделала резкую эволюцию влево и из рядов меньшевизма перешла на левый фланг большевиков. Знание языков и темперамент делали ее ценным агитатором. Ее теоретические воззрения всегда оставались смутны. В нью-йоркский период ничто на свете не было для нее достаточно революционно. Она переписывалась с Лениным. Преломляя факты и идеи через призму своей тогдашней ультралевизны, Коллонтай снабжала Ленина американской информацией, в частности и о моей деятельности. В ответных письмах Ленина можно найти отголоски этого заведомо негодного осведомления. В борьбе против меня эпигоны не преминули позже воспользоваться заведомо ошибочными отзывами, от которых он сам отказался и словом, и делом. В России Коллонтай почти с первых же дней встала в ультра-левую оппозицию не только ко мне, но и к Ленину. Она очень много воевала против "режима Ленина — Троцкого", чтобы затем трогательно склониться перед режимом Сталина". В принципе сказано жестко, но верно.

Америка Александре на самом деле понравилась, сколько бы она ни клеймила американских капиталистов. В середине января 1917 года с борта парохода Коллонтай писала Щепкиной-Куперник: "По целому ряду соображений — среди них финансовые — уехать надо было. Но уезжать было трудно. Начала вживаться в американскую жизнь, улавливать в ней то, что скрыто от глаз поверхностного путешественника. Полюбила ее литературу, ее несравнимые библиотеки и ее женщин. У нас еще таких нет. Это женщины-созидательницы, деятельницы… Последние два месяца все больше и больше ощущала своеобразие жизни американской интеллигенции, и этот слой мне удивительно по душе…"

Из США Коллонтай вернулась в Хольменколлен незадолго до Февральской революции. И, можно сказать, она ее предсказала. Александра Михайловна начала работать над пропагандистской брошюрой "Кому нужен царь и можно ли без него обойтись?". Предвидя неизбежное падение царизма, она утверждала: "Мало убрать царя. Надо вырвать власть у тех, кто прикрывался царем, — бюрократов, чиновников, помещиков, капиталистов — и передать власть народу".

Коллонтай еще дописывала последние страницы брошюры, когда действительно произошла революция, свергнувшая русское самодержавие.

17 марта она писала Ленину и Крупской из Христиании: "Дорогие друзья, так ли Вы осведомлены о том, что творится? Впрочем, телеграммы-то, верно, всюду те же самые. Каждый час приносит новое и новое. Сейчас тревожнее и мрачнее, чем было утром: на горизонте возможность диктатуры Николая Николаевича…

Назавтра ожидаем приезд Ганецкого и Людмилы Сталь; с ними обсудим вопрос: кому из нас немедленно (дня через три, четыре) двигаться в Россию. Кому пока оставаться здесь, чтобы служить связью… Необходима теперь литература в Россию.

Шлю Вам на просмотр набросок популярно-агитационной брошюрки-воззвания: "Нужен ли нам царь?" или "Кому нужен царь?"".

Однако такая брошюра сразу же утратила актуальность. Вслед за Николаем II от престола отрекся и его брат Михаил. А великий князь Николай Николаевич-младший, бывший Верховный главнокомандующий, не выказывал никакой склонности быть диктатором и вообще участвовать в политической жизни после того, как его повторное назначение Верховным главнокомандующим было отменено Временным правительством.

В Россию Александра Михайловна вернулась из Норвегии после Февральской революции 1917 года, вскоре став членом исполкома Петроградского совета. Ленин написал, чтобы она спешно возвращалась на родину, а потом дал ей через своих людей деликатное поручение. На Финляндском вокзале в Петербурге ее встретили Татьяна Щепкина-Куперник и ее муж Николай Полынов, а также Шляпников, который сразу взял один из чемоданов. Предполагалось, что в нем были деньги, которые Ленину выделило германское правительство на революцию в России. Когда таможенный чиновник пожелал досмотреть багаж, Шляпников, видимо, хорошо знавший о его содержимом, предъявил свой мандат: "Именем Петросовета вскрывать вещи не дозволяю".

На вокзале, в комнате для почетных гостей, они обнялись — как товарищи. И сразу же перешли на "вы". Уже на следующий день после приезда Александра Михайловна отправилась в "Правду" — на набережную Мойки, где передала Сталину ленинские "Письма из далека". Много лет спустя Коллонтай так написала о первом впечатлении, которое произвел на нее "Коба": "Замкнутость Сталина не позволяла сразу разглядеть его, понять его значимость. Он отличался от большинства партийцев скупостью речи. Сталин выступал редко, кратко, четко и с силой логики, которая вызвала одобрение Ленина. Мы, большевики, поняли, кто такой Сталин и что он значит для партии, лишь после…"

Одна из первых статей Александры Михайловны в "Правде", членом редакции которой она стала, была посвящена похоронам жертв Февральской революции. Она писала: "Сегодня — день похорон геройских жертв русской революции, сегодня — день радостно-скорбного торжества… Мы не только с песнями братской печали хороним этих героев, но и с гимном победы предаем земле и царское самодержавие со всем, что в нем было кроваво-преступного, темного, с его издевательством над рабочим людом, с его закрепощением крестьян, с солдатским бесправием, с продажностью слуг царских, с тюрьмами, Сибирью, нагайками, виселицами, с его произволом, гнетом, насилием.

И потому рядом с песнями скорби по павшим борцам за свободу к весеннему небу подымутся голоса многомиллионного ликующего хора, воспевающего торжество революции, завоевание народом той свободы, при которой только и возможна борьба за хлеб, ЗА МИР, ЗА УКРЕПЛЕНИЕ ВЛАСТИ РАБОЧЕЙ ДЕМОКРАТИИ В НАСТОЯЩЕМ, за социализм в будущем".

Коллонтай по-прежнему полностью поддерживала политический курс Ленина и выступала против "революционного оборончества", которое пропагандировало Временное правительство.

Тем временем Владимир Коллонтай, вышедший в отставку по болезни, доживал свои последние дни в военной гостинице, превращенной в лазарет. Больничных коек для раненых уже не хватало. Александра Михайловна бывшего супруга все никак не могла навестить. Ее избрали в Петроградский совет от военной организации большевиков, а вскоре и в исполком Совета, работавший непрерывно. И чуть ли не каждый день митинги, на которых Коллонтай как признанный оратор была нарасхват. Ее называли Валькирией революции. Валькирия — это персонаж древнескандинавской мифологии. Это дочь славного воина или конунга, которая реет на крылатом коне над полем битвы и подбирает павших воинов, чтобы доставить их в небесный чертог — Валгаллу. Коллонтай же призывала на бой не мертвых, а живых. И Ленин не был для нее Одином.