Предсказание - Александр Дюма

Тогда мой соотечественник откланялся и стал поджидать секретаря на выходе из дома, и там, когда тот сделал несколько шагов, подошел к нему и сказал со всей возможной учтивостью, но исключительно твердо:

«Жюльен Френ, у тебя целая ночь на раздумье, но если завтра в этот же час ты или уже осуществишь свой умысел или от него не откажешься — ты умрешь!»

— О-о! — воскликнул президент.

— И точно так же, — предупредил шотландец, — умрут те, кто прямо или косвенно замешан в смерти Анн Дюбура.

Господин Минар вздрогнул: из этой фразы невозможно было уяснить, к кому относятся эти последние слова соотечественника шотландца: к Жюльену Френу или лично к нему, г-ну Минару.

— Да этот ваш соотечественник настоящий разбойник, сударь! — заявил он Роберту Стюарту, замечая, что семья ждет лишь его слова, чтобы выразить свое негодование.

— Настоящий разбойник! Презренный разбойник! — воскликнули все хором.

— Сударь, — снова заговорил молодой человек, не двигаясь с места, — я ведь шотландец и не понимаю весь смысл того слова, что вначале произнесли вы, а потом повторили вслед за вами ваши многоуважаемые родственники; итак, я продолжаю.

И, поклонившись семье, ответившей ему тоже поклоном, хотя и явно против воли, он стал рассказывать далее.

— Мой соотечественник вернулся домой, но, будучи не в силах сомкнуть глаз, поднялся и направился к дому Жюльена Френа.

Там он прогуливался всю ночь и все следующее утро; он оставался там до трех часов пополудни, не проглотив за это время ни крошки, поскольку его поддерживало данное Жюльену Френу слово, ибо, — продолжал шотландец, как бы давая развернутое пояснение, — мои соотечественники могут быть разбойниками, господин Минар, но у них есть такое свойство: раз давши слово, они держат его и никогда от него не отказываются.

Наконец, в три часа дня, Жюльен Френ вышел; мой соотечественник последовал за ним и, видя, что тот идет ко Дворцу правосудия, пошел наперерез и остановил его у входа на мост Нотр-Дам.

«Жюльен Френ, — спросил он, — ты как следует обо всем подумал?»

Жюльен Френ весь побелел: казалось, шотландец выскочил из земли, и вид у него был самый что ни на есть угрожающий; но следует отдать достойному секретарю должное — ответил он решительно:

«Да, я обо всем подумал; но результат моих раздумий таков — я обязан выполнить поручение, данное мне господином герцогом де Гизом».

«Господин де Гиз не является вашим господином и не вправе отдавать вам приказания», — заметил шотландец.

«Господин де Гиз не только мой господин, — возразил секретарь, — он господин для всей Франции».

«С какой это стати?»

«Разве вы не знаете, сударь, что герцог де Гиз и есть истинный король Франции?»

«Сударь, — отвечал мой соотечественник, — политический спор на эту тему завел бы нас довольно далеко; я ни в малейшей степени не разделяю ваших взглядов, но возвращаюсь к вопросу, заданному вам вчера вечером: вы все еще намереваетесь отнести это письмо в парламент?»

«Именно за этим я сейчас и иду».

«И потому это письмо при вас?»

«Оно при мне», — отвечал секретарь.

«Во имя Бога живого! — воскликнул мой соотечественник. — Воздержитесь от доставки письма палачам Анн Дюбура!»

«Через пять минут оно будет у них в руках».

И Жюльен Френ попытался отстранить с дороги моего соотечественника. «Что ж, — воскликнул мой соотечественник, — раз так, ни ты, ни твое письмо не прибудут во дворец, Жюльен Френ!»

И, достав из-под плаща пистолет, он выстрелил в Жюльена Френа, и тот замертво свалился на мостовую; затем, забрав письмо, принесшее с собой эту смерть, мой соотечественник продолжал неторопливо идти своей дорогой, причем совесть его была спокойна, ведь он убил презренное существо, чтобы спасти невинного человека…

У президента багровый цвет лица сменился желто-зеленым. На лбу его проступили тысячи капелек пота.

В комнате воцарилась глубочайшая тишина.

— Здесь так жарко, что можно задохнуться, — произнес метр Минар, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону. — А вы как считаете, друзья мои?

Родственники вскочили, чтобы отворить окно; но шотландец, подняв обе руки, сделал знак всем сесть.

— Не трудитесь, господа, — заявил он, — поскольку я не ем, то пойду и отворю окно, чтобы впустить свежий воздух для господина президента; однако сквозняк может причинить ему вред, — добавил он, уже открыв окно, — и я теперь затворю дверь.

И, заперев дверь на один оборот ключа, он занял прежнее место против президента Минара.

Совершая эти движения, он нечаянно распахнул плащ, и всем стало видно, что на шотландце была стальная кольчуга как оружие оборонительное, а как оружие наступательное за поясом имелись два пистолета и на боку висела короткая шпага.

Его, однако, нисколько не встревожило, заметили или нет окружающие все это, и он спросил президента, опять заняв место против него, так что их отделял друг от друга лишь стол:

— Итак, уважаемый господин Минар, как вы себя чувствуете?

— Немного лучше, — явно нехотя ответил тот.

— Поверьте, я очень рад! — продолжал молодой человек. И он возобновил рассказ посреди такой тишины, когда можно было бы услышать полет мушки, если бы в декабре , существовали какие-то мушки, кроме «мушек» г-на де Муши.

Молодой человек, как мы уже упомянули в предыдущей главе, возобновил свой рассказ с того самого места, где его прервали:

— Мой соотечественник забрал письмо и, опасаясь, что его могут преследовать, поспешил на Большую Монмартрскую улицу и по ней добрался до пустынных кварталов Гранж-Бательер, где смог без помех прочитать послание господина герцога де Гиза. Только тогда он понял, как это понял я, когда прочел это письмо, что в послание герцога де Гиза вложен ордонанс короля Франциска Второго, в чем, господа, вы убедитесь сами, как только получите от меня представление о том, что это за письмо; а поскольку печать на послании отсутствовала, то мой друг счел себя вправе посмотреть, что оно собой представляет, кто его отправитель и кому оно адресовано, а затем лично доставить его по указанному адресу, если таковой имеется, со всем подобающим уважением к лицу, поставившему свою подпись.

И тут во второй раз шотландец достал пергамент, развернул его и прочел текст:

«Нашему возлюбленному и верному президенту суда парламента Парижа, адвокатам и прокурорам вышеназванного учреждения.

От короля.

Наши возлюбленные и верные, у нас имеются величайшие причины для неудовольствия, ибо мы видим, как затягивается в нашем парламентском суде проведение и завершение процесса против советников, задержанных по делу веры, а особенно советника Дюбура, а потому мы желаем, чтобы оный процесс пришел к быстрому завершению; по такому случаю мы вас уполномочиваем и самым настоятельным образом вам повелеваем, чтобы, отставив все прочие дела, вы приступили к разбору и слушанию дела по вышеуказанному процессу уже имеющимся и дополнительно назначаемым составом судей, не допуская и не позволяя, чтобы они вели все это дело чересчур продолжительное время, а вели бы его так, чтобы дать нам очередной блестящий повод получить удовлетворение, ныне нами еще не испытываемое.