Орел девятого легиона - Розмэри Сатклиф

— Эска, каким образом возница твоего отца стал гладиатором на арене Каллевы?

Эска очень медленно кончил застегивать на себе пояс, потом обхватил двумя руками поднятое колено и с минуту сидел так, молча, опустив лицо.

— Мой отец был вождем клана племени бригантов, он повелевал пятью сотнями копий, — сказал он наконец. — Я был его оруженосцем до тех пор, пока не стал самостоятельным воином. У нашего племени это происходит на шестнадцатое лето. Когда я уже год был равным среди мужчин и возницей моего отца, клан восстал против наших господ, так сильна была в нас жажда свободы. Мы были шипом в теле легионов с тех самых пор, как они пришли на север, — именно мы, обладатели синих щитов. Мы восстали и были разбиты. Мы держались до последнего в нашей крепости, но нас победили. Всех мужчин, которые уцелели, — а их было немного — продали в рабство. — Он вздернул голову и посмотрел прямо Марку в лицо. — Клянусь богами моего народа, клянусь Светом Солнца, я лежал во рву, как мертвый, когда меня подобрали. Иначе я бы им не дался. Меня продали торговцу с юга, а тот перепродал меня Беппо, сюда, в Каллеву. Остальное ты знаешь.

— Ты один из семьи остался в живых? — помолчав, спросил Марк.

— Отец и два мои брата погибли. Мать тоже. Отец убил ее до того, как в деревню ворвались легионеры. Она сама так хотела.

Последовало долгое молчание, потом Марк тихонько проговорил:

— Вот так история, клянусь Митрой!

— Довольно обычная история. Думаешь, в Иске Думнониев было по-другому? — Но прежде чем Марк успел ответить, Эска торопливо добавил: — Все равно не нужно вспоминать про слишком близкое. Вот то, что было до… все, что было раньше, вспоминать приятно.

И пока они так сидели, слабое мартовское солнце бросало косые лучи в высокое окно, и как-то само собой получилось, что Эска стал рассказывать Марку про прежние времена. Про дни, когда мошка пляшет в дрожащем от зноя воздухе; про отцовского громадного белого вола, украшенного гирляндами из маков и лунных цветов в честь праздника; про свою первую охоту и ручную выдру, принадлежавшую им со старшим братом пополам… Одно цеплялось за другое, и вот Эска рассказал, как десять лет назад, когда восстанием был охвачен весь край, он лежал за валуном и смотрел, как идет на север легион, который назад так и не проходил.

— В жизни такого не видел, — продолжал Эска. — Будто блестящая змея, вился поток людей между холмами — серая змея в алых пятнах — плащи и гребни на шлемах командиров. Странные ходили слухи про тот легион. Говорили, будто на нем лежит заклятье. Но он казался могущественнее всякого заклятья и страшнее. Помню, как сверкал на солнце их орел, когда легион маршировал мимо, — большой золотой орел с выгнутыми назад крыльями, я не раз видел, как орлы отводят их назад, когда падают камнем на зайца, скачущего в вереске. Но с горных болот наползал туман, легион вошел прямо в него, и туман сомкнулся за их спиной, а легион сгинул… будто шагнул из одного мира в другой. — Эска сделал быстрый жест правой рукой, растопырив, как рога, большой и указательный пальцы. — Странные про него ходили толки.

— Да, я слыхал, — проговорил Марк. — Эска, это был легион моего отца. Это алый гребень его шлема был первый рядом с орлом.

Нa конце двора две плоские ступеньки, обсаженные с одной стороны кустом розмарина, с другой — стройным деревцем лавра, вели в сад. Сад был запущенный (дядя Аквила не держал раба-садовника), но приятный; он сбегал вниз к полуразрушенным крепостным укреплениям тех времен, когда Каллева еще принадлежала бриттам. Кое-где в городе возводились новые, облицованные камнем городские стены. Но тут пока еще вилась невысокая земляная насыпь, проглядывая между ветвями одичавших фруктовых деревьев. Там, где стена понижалась, виднелись мили и мили лесистой местности, уходящей в окутанную синеватой дымкой даль, лес Спинайи переходил в лес Андериды, а лес Андериды обрывался в болота и море.

Марку, который провел взаперти всю зиму, сад, когда он впервые до него добрался, показался замечательно большим и великолепным. Сейчас он был здесь один: Эска ушел по какому-то поручению. И Марк, растянувшись на скамье из серого пурбекского мрамора под фруктовыми деревьями, подложил руки под голову и, прищуренными от яркого блеска глазами, уставился вверх, в продуваемую всеми ветрами синеву небес, казавшихся удивительно высокими после домашних сводов. Где-то внизу в гуще леса пели птицы, и в птичьих голосах слышалась отчетливая нотка удивления, как бывает только ранней весной. Марк просто лежал и впитывал все в себя: простор, сияние и птичьи голоса.

Рядом, плотно свернувшись, лежал Волчок. Глядя на него, трудно было представить, каким он бывает разъяренным точно настоящее исчадие ада, когда защищает свою миску, прижимая к голове уши и оскаливая молочные зубы. Марк принялся за работу, которую захватил с собой. Он относился к разряду тех людей, кому всегда нужно чем-то занять руки, хотя бы просто обстругивать палку. В нем сидел мастер, чьи способности требовали применения. Не будь он ранен, он обратил бы свои силы на создание хорошо обученной и удачливой когорты. Теперь же он решил заняться починкой и обновлением кельтского оружия — единственное украшение, висевшее у дяди Аквилы на стенах комнат. Сегодня Марк принес с собой жемчужину дядиной небольшой коллекции — легкий кавалерийский щит из бычьей кожи, покрытый бронзой. Срединная выпуклость была изящно отделана красной эмалью, но ремни были в неважном состоянии, должно быть, уже тогда, когда щит попал к дяде, и вот-вот могли лопнуть, как папирус. Выложив рядом с собой на широкую скамью инструменты и кожу для новых ремней, Марк начал отрезать старые. Труд был тонкий, требовал поглощенного внимания. Марк не поднимал головы, пока не кончил, и тогда только повернулся, чтобы отложить ветхие ремешки. И тут он заметил, что они с Волчком не одни. Среди деревьев, там, где изгородь взбегала наверх по склону старого земляного вала, стояла девочка и смотрела на них. Девочка была из семьи бриттов, в шафранного цвета тунике, прямая и светящаяся, как пламя свечи. Одной рукой она отбрасывала назад густые волосы цвета рыжеватого балтийского янтаря, которые легкий ветер сдувал ей на лицо.

Мгновение они глядели друг на друга молча. Затем девочка проговорила на латыни, очень старательно и правильно:

— Я тут давно жду, когда ты поднимешь голову.

— Извини, — сухо ответил Марк, — я возился со щитом.

— Можно мне посмотреть на волчонка? Я никогда не видела ручного волка.

Марк вдруг улыбнулся и вместе со щитом убрал выставленные иголки.

— Конечно. Вот он.

Он опустил ноги на землю, наклонился и схватил спящего волчонка за загривок. Девочка подошла к ним вплотную. Волчонок был ничуть не злее собачьих щенков, пока их не раздразнят, но он был крупным и сильным для своего возраста и, заигравшись, мог не рассчитать своей силы. Поэтому Марк не хотел рисковать. Он поставил Волчка на все четыре лапы, придерживая его на всякий случай рукой за грудь.

— Осторожней, он не привык к чужим.