Сон Геродота - Заза Ревазович Двалишвили

единственной и последней женщиной буду я, – довольным и уверенным голосом произнесла Ксантипа, – и я хочу, чтобы об этом знали все.

– Ты этого не посмеешь!

– Просто пойду в город и всем расскажу о нас. – Ксантиппа хотела еще что–то сказать, но, посмотрев на Софокла, от страха прикусила язык. Лицо старика стало белее бумаги, из глаз же сыпались искры гнева.

– Ты, маленькое развратное существо, придушу собственными руками! У меня сыновья, внуки, семья…

– Ладно, ладно, я пошутила, что, и шутить уже нельзя, а ты поверил, –  на всякий случай Ксантиппа отошла в сторону на несколько шагов, так как на старика, действительно, было страшно смотреть.

С того дня беспокойство овладело душой Софокла. Порой ему казалось, что односельчане тайно следили за ним. Однажды из города приехал сын с невесткой. Софокл только что собирался выйти из дома, а при виде их смутился, как преступник, которого застигли на месте преступления, вел себя странно; супруги заметили это, но отнесли к чудачеству старика. Софокл только тогда и успокоился, когда проводил гостей назад в город. «Достаточно хоть одному человеку узнать про нас, и конец спокойной жизни. Разве заставишь афинян молчать? Слух в мгновение ока распространится по городу», – подумал старик.

Весь трагизм его положения заключался в том, что без Ксантиппы он не мог жить, и вместе с тем, было ясно, что эту историю не удастся долго скрыть от людских глаз. Страх и смятение овладели душой поэта. Девяностолетний старик влюбился в четырнадцатилетнюю девочку – кто такое способен понять, что скажут люди, как отреагируют сыновья? Возьмут на смех, проклянут, или в лучшем случае, объявят сумасшедшим. Поэтому он все больше избегал думать о завтрашнем дне, и как корабль без кормчего, слепо плыл по течению. Появление любого нового человека в деревне вызывало у него чувство беспокойства, и теперь он избегал даже соседей.

Ксантиппа всего этого не понимала, да и не хотела понять. Опасения старика вызывали в ней только раздражение, и Софокл очень скоро обнаружил, что его любимая – довольно язвительное и острое на язык существо.

– Вы только посмотрите на этого глупого старика, борода вся седая, а в голове ни крупицы мозгов. Софокл, ты просто смешон, очень скоро даже дети будут гнаться за тобой по улице, и бросать камни! Все будут смеяться над тобой, и показывать пальцем, даже носа не высунешь! И поделом тебе..!

Слышать все это для Софокла было невыносимо, так как осознавал, что она говорит правду. Девушка была юна и свежа, а он – испещренный морщинами старик. Она была веселая и жизнерадостная, он же – скучный и надоедливый. Вся жизнь девушки принадлежала будущему, для Софокла же это будущее осталось в далеком прошлом; и поэтому права была Ксантиппа, а не он.

Молодые, сильные и здоровые всегда правы перед старыми и немощными – это вечный закон жизни. Софокл понимал это, может быть, даже лучше остальных, и в душе был согласен с той мыслью, что он уже свое отжил, и теперь пришла пора платить за прожитую жизнь. Но природа подростка жестока, влюбленной женщины – тем более, и когда насмешки Ксантиппы становились невыносимыми , старик хватался за палку, и дрожа от ярости, гнался за девушкой, что делало его положение еще более трагикомичным.

**************************************

В конце лета по городу прокатился слух, собравшиеся на Агору афиняне не верили своим ушам, и все–таки жадно ловили эту новость.

– Люди, представляете, оказывается, у поэта Софокла была любовница!

– Какая может быть любовница в его возрасте?

– Софокл жив еще, не умер?

– Живой он, да еще, какой живой: четырнадцатилетняя свежая девчонка у него в любовницах.

– А сколько лет Софоклу?

– Девяносто или девяносто пять.

– Интересно, что он с ней делает? – при последнем вопросе вокруг поднялся общий хохот.

– Вот тебе и слепой Эдип!

– Люди, если все это правда…

– Что значит, если правда? Весь город только об этом и говорит. Сыновья подали в суд жалобу, и возбудили дело против отца. Говорят, что старик сошел с ума, и требуют опекунство над ним.

– На Софокла, что ли?

– И на Софокла, и на его имущество, чтобы сумасшедший старик все деньги не выбросил на ветер и не оставил своих детей без наследства.

– А, по–моему, все поэты сумасшедшие, во всяком случае, нормального среди них я не встречал.

– И теперь весь этот народ идет в суд?

– А куда ж еще? Всему городу интересно узнать, чем закончится эта история.

– Тогда давай и мы тоже пойдем.

– Давай.

Судебный процесс проходил не в здании Буле или Ареопага, а в расположенном на склонах Акрополя театре. Афиняне обожали театральные представления, и такого случая никак не могли упустить. Зрительные ряды еще с утра наполнились до отказа, и на той же сцене, где раньше ставили «Эдипа» и «Антигоне» Софокла ,поставили кресла для архонта и членов Ареопага. Амфитеатр замер в ожидании, и процесс начался.

Выступили адвокаты, допросили испуганную и плачущую Ксантиппу, деревенских соседей Софокла, обвинительная сторона произнесла блестящую обвинительную речь и в конце вызвали Софокла. Старик в одиночестве стоял перед судьями и беспомощно озирался вокруг.

– Софокл, что ты сам можешь сказать про все это? – спросил обвинитель, вопрос был поставлен так хитро, что бы не говорил старик, оправдываясь или выступая со встречными обвинением, в любом случае, он продемонстрировал бы свое и без того беспомощное и плачевное состояние.

Софокл это и сам понимал, и поэтому стоял молча, как виноватый.

– Софокл – поэт, великий поэт, – продолжил свое выступление обвинитель, его имя – это имя и слава нашего города, его позор – это наш общий стыд и позор. Поэтому долг нашего города – заботиться об этом человеке; он старше всех нас, и можно сказать, что по возрасту, мы все годимся ему в сыновья. А разве не долг сына заботиться о старом отце?

– Я ни от кого ничего не прошу, никому не мешаю, зачем привели сюда и мучаете меня?

Обвинитель игнорировал последние слова старика и продолжил!

– Спрашиваю вас я, граждане афиняне, если с Софоклом произойдет какая – либо беда, разве не скажут, что афиняне – неблагодарный и бесчестный народ, и что они не заботились и не присматривали за своим великим соотечественником?

Софокл ударил палкой о каменный пол, и звук этого удара эхом