Книга секретов - Жаклин Уэст

Олив откинулась на подушки, прислушиваясь к голосам на другом конце коридора. Ее собственные родители все еще были в спальне – готовились к очередному полному примеров и уравнений дню.

Олив вновь испустила стон, на сей раз громкий.

– Мммммооаааааахххх, – простонала она, держась за живот. – Ааааааааууууууу.

Голоса на другом конце коридора умолкли. Мгновение спустя Олив услышала мамины шаги в коридоре.

В дверь негромко постучали.

– Олив? – позвала миссис Данвуди. Дверь со скрипом отворилась, и миссис Данвуди заглянула в комнату. – Ты в порядке?

– Я не очень хорошо себя чувствую, – пробормотала Олив.

– Что стряслось?

– Живот болит. И голова. У меня все болит, – застонала Олив, зажмурившись. – Может, дело в пицце…

– Ну, ты действительно очень быстро ее съела. – Миссис Данвуди присела на край постели. Она прижала ко лбу Олив прохладную ладонь, что было приятно, хотя никакой температуры у Олив и в помине не было.

– Я не думаю… – проговорила Олив, притворяясь, будто задыхается, – не думаю… что… смогу… сегодня добраться до школы.

Она подглядела за миссис Данвуди сквозь ресницы.

Мама кивнула.

– Позвоню на математический факультет и предупрежу, что сегодня меня не будет. Поскольку я уведомляю их поздно, мои занятия придется отменить, но…

Олив резко открыла глаза.

– Нет! – воскликнула она намного более здоровым голосом, чем ей полагалось. – В смысле… нет… – и со стоном притворщица снова прикрыла веки. – Тебе вовсе не обязательно им звонить. Ты должна пойти на работу. Я прекрасно справлюсь одна, просто хочу отлежаться и выспаться.

Миссис Данвуди нахмурилась.

– Не хочу оставлять тебя одну, когда ты болеешь.

– Думаю, дело всего лишь в пицце. Правда. Если мне станет хуже, я позвоню тебе на кафедру, обещаю.

Лоб миссис Данвуди и не думал разглаживаться.

– Хочешь, я позвоню миссис Дьюи и попрошу ее зайти посидеть с тобой?

– НЕТ! – можно сказать заорала Олив и снова откинулась на подушки, надеясь, что усилие, затраченное на почти что вопль, заставило ее выглядеть достаточно выдохшейся. – Все со мной будет в порядке, – тяжело дыша, проговорила она. – Я просто хочу побыть одна.

Из-под полуопущенных ресниц она покосилась на портрет. Голова отца Мортона несколько скособочилась. Это надо будет исправить.

– Что ж… – с сомнением протянула Миссис Данвуди, медленно поднимаясь. – По пятницам я заканчиваю в полдень. Сразу после этого я пойду домой, что значит, что я буду здесь к двенадцати часам восемнадцати минутам дня.

Олив слабо улыбнулась маме.

– Хорошо.

– Но если начнешь чувствовать себя хуже, немедленно звони мне и миссис Дьюи. Договорились?

– Договорились, – сказала Олив, закрывая глаза.

– Отдыхай, – шепнула миссис Данвуди. – Мы запрем двери. Никого не впускай.

В животе у Олив забулькало от страха, и на долю секунды ее и правда замутило.

– Не пущу, – прошептала она в ответ.

Дверь спальни тихо щелкнула, закрываясь. Олив лежала неподвижно, вцепившись в одеяло, пока внизу шипела кофеварка, гремели портфели и, наконец, с грохотом захлопнулась тяжелая входная дверь. Она ждала, пока не услышала наконец шум отъезжающей машины.

Олив вскочила и пинком отшвырнула одеяло. Она бросилась к холсту, думая лишь об ожидавшем ее приключении, не вспомнив о том, как надо спрыгивать с матраса и что надо заглянуть под кровать. Из зеркала трюмо на нее глядело собственное улыбающееся лицо. Олив проверила противень, все еще прикрытый влажной тряпкой. Краски в плошках выглядели гуще, чем вчера, но засохнуть пока не успели. Олив покосилась на часы у кровати. У нее чуть больше пяти – нет, четырех – часов, пока мама не вернется. Придется работать быстро.

Она заметалась между тумбочкой и трюмо, готовя кисти, краски и холст, а затем снова запрыгнула на постель и положила холст на колени. Олив смешала немного коричневато-персиковой краски и принялась трудиться.

Она выправила слегка кривоватую голову мужской фигуры и только-только приступила к контуру носа, как спиной почувствовала опасность. Олив пронзило короткое и острое чувство тревоги.

Кто-то шпионил за ней.

Олив медленно повернула голову к двери спальни – двери, которую, как она помнила, только что закрыли, – и встретила взгляд единственного ярко-зеленого глаза. На месте второго красовалась небольшая кожаная повязка. К ней в гости заявился Капитан Черная Лапа.

Олив украдкой, насколько это было возможно, набросила тряпку обратно на противень.

– Харви! – ахнула она. – Ты меня напугал.

– Точно, – гордо рыкнул кот. – Любая сухопутная крыса страшится одного вида грозного Капитана Черной Лапы.

– М-м, – задумалась Олив.

– И что это ты допоздна прохлаждаешься в постели столь славным пятничным утром? – вопросил кот, наклонив голову.

Олив предпочла обойти этот вопрос.

– Ты знаешь, что сегодня пятница? – уточнила она. Харви частенько производил такое впечатление, будто не знает, какой век сейчас на дворе, не говоря уж о днях недели.

– Само собой, знаю, – возмутился Харви. – Нынче пятница, девятое сентября, тысяча семьсот двадцать пятого года.

Вот. Что и требовалось доказать.

Олив подумала, не сказать ли Харви, что уроки сегодня отменили, или что она под домашним арестом и ей запрещено выходить из комнаты, или что в округе была замечена банда белых медведей-мародеров, питающихся исключительно шестиклассниками. Но в конце концов она решила держаться той лжи, которая один раз уже сработала.

– Я не очень хорошо себя сегодня чувствую, – объяснила она. – Кажется, я заболела. – И для пущей убедительности Олив слегка кашлянула.

Харви вытаращил открытый глаз.

– Цинга? – с надеждой уточнил он.

Олив помотала головой.

– Чесотка? Оспа?

– По-моему, всего лишь несвежая пицца.

Харви, казалось, был сбит с толку.

– Ну… я, пожалуй, продолжу отдыхать, – сообщила девочка, с намеком взбивая подушки.

– Воистину, – сказал Харви. – Ежели во мне возникнет нужда, подними флаг да пали из всех орудий. – Он отступил за дверь с эффектным пиратским поклоном и вскричал: – Капитан Черная Лапа берет курс на бухту!

Мгновение спустя топот лап утих в прихожей.

Олив встала и заново заперла дверь, а после вернулась к работе над картиной.

Она писала, пока плошки с красками почти не опустели, а пальцы, державшие кисть, не свело судорогой. Шейные мышцы заработали растяжение, а лицо болело оттого, что Олив постоянно улыбалась людям на портрете. Но полотно было закончено. С холста на нее глядела нарисованная пара в старомодной одежде, гордо демонстрируя полный набор конечностей, стоп и пальцев – именно столько и пристало иметь паре настоящих людей. Олив еще раз сличила картину с фотографией. Что ж, потрудилась она просто отлично – раз уж даже сама это признавала.