Арбайт. Широкое полотно - Евгений Попов

Вот все справедливо утверждают, — думал Гдов, — что последние выборы были безобразно сфальсифицированы, приводя примеры многочисленных злоупотреблений, допущенных теми, кто именуется административным ресурсом, то есть начальниками и начальничками всех мастей и рангов. Всё правильно: кого-то вообще внаглую к выборам не подпустили, отказав в регистрации, где-то вбрасывали бюллетени, куда-то возили на автобусах организованную гопоту, чтобы голосовала как надо. Пойманные за руку, жулики начинали петь песни протеста, что это единичная ошибка, недоразумение, никак не влияющее на общий результат. С особым цинизмом утверждали эти дураки, что их оппоненты действуют на руку врагу, что надо уметь проигрывать, а проигрывая, вести себя с достоинством.

Потому дураки, — продолжал думать Гдов, — что явно перестарались и в какой-то степени разбили себе лоб, когда их попросили молиться неизвестно чьему богу. Можно даже представить себе следующую, совсем не фантастическую сцену. Вызывает кто надо подчиненного ему кого надо и устало говорит ему: «Ты, что ли, совсем на голову больной? Тебе чё сказали? Чтоб ты выборы провел как надо! Но не так же, чтоб как получилось. А получилась чуть ли не однопартийная система, после которой выборы объявляются недействительными и их надо заново проводить, умаляя международный престиж России, стремящейся встать с колен. Тебе что, козлу, мешало, если два-три лоха из оппозиции будут где-нибудь наверху штаны протирать и щеки надувать? Погнал бы тебя под задницу коленом или поганой метлой, да уж больно привык к тебе, уроду! И где других взять, такие же фофаны, как ты, никак не хотите, суки, помнить песню времен тревожной нашей юности, когда все мы были шестерками при старых, тех еще коммунистах-ретроградах:

Есть традиция добрая

В комсомольской семье:

Раньше думай о Родине,

А потом о себе».

Только о себе и думают, стяжатели! С другой стороны, и эти прогрессивные тоже хороши, тоже родом если не из тревожной юности, то наверняка из дебильного детства, — вдруг обозлился Гдов. — Ведь я кого ни спрошу из знакомых жалобщиков на «кровавый режим гэбни», получается, что никто из них на выборы-то и не пошел, все равно, дескать, результаты подтасуют. Так чего ж ты тогда, гражданин Федерации, обижаешься, что тебя нагребли, если сам засбоил, поленился себя от дивана оторвать? Разумеется, никакого торжества демократии ты бы не получил, но и такого унизительного беспредела — тоже. Ведь когда СВОЕ отнимают, то и у мирной кошки шерсть дыбом становится. И подделать результаты технически куда труднее, когда на избирательный участок не два-три чудика притащились, а сотни креативных граждан, тоскующих по демократии. И выбор из четырех, трех, даже двух худых вариантов — это все-таки выбор, а не безнадега…

Гдов вспомнил, как в короткое время работы старшим научным сотрудником Центральной научно-исследовательской экономической лаборатории Министерства цветной металлургии СССР, занимавшей в городе К. здание сталинской «шарашки» около действующей тюрьмы, его назначили агитатором и сказали, что, пока отведенные ему две улицы не проголосуют, он обязан находиться на избирательном участке. Смышленый Гдов взял тогда передвижную урну и направился на эти две улицы в Покровке, где жили исключительно блатные и отсидевшие по лагерям. Гдов стал колотить в деревянные ставни, запиравшие окна их низеньких деревянных домиков с высокими завалинками, сзывая контингент на выборы. Похмельное ворье в майках и черных сатиновых трусах постепенно выползало на жаркую летнюю улицу, оглашая ее нецензурной бранью и антисоветскими высказываниями в адрес коммунистической партии, ее руководителей, руководителей, собственно, всей е… советской страны. Но когда Гдов объяснил, что он, упаси Боже, не коммунист, не руководитель, а лицо еще более подневольное, чем они, потенциальные избиратели быстро успокоились, дружно проголосовали, и Гдов был свободен уже в девять часов утра, а к вечеру напился.

Одно плохо, теперь, по прошествии стольких лет, он никак не мог понять смысла этой истории, неведомо зачем всплывшей в его мозгу. И так разволновался, что уже не мог больше день работать и в этот.

ВОПРОСЫ ПО СОДЕРЖАНИЮ ГЛАВЫ ХХVIII

1. На чью бы сторону вы встали в споре о том, стоит иль нет идти в наши дни на выборы, если их результаты непременно будут подтасованы? Ходили ль вы на предыдущие выборы? Пойдете ль на следующие?

2. Окоротит ли когда-нибудь высшее начальство тех, кто, нарушая Конституцию и Уголовный кодекс РФ, деятельно, с особым цинизмом и размахом участвует в фальсификации итогов голосования?

3. Известны ли вам случаи, когда такие фальсификаторы были наказаны? Выбор из двух худых вариантов — это все-таки выбор или безнадёга?

4. Зачем вообще устраивают выборы, тратят на это деньги, если начальство и без выборов может делать решительно всё, что хочет?

5. Кто был самым подневольным и убогим в Советской стране? Кто сейчас самый подневольный и убогий в нашей стране?

Писатель Гдов сидел за письменным столом и пытался работать. Он хотел создать широкое полотно на тему коллективизации русского крестьянства. Что оно сначала жгло барские усадьбы, помогло большевикам заделать и усугубить их переворот, а потом крестьян раскулачили, частью поубивали, частью позагубили, загнав в колхозы или выслав на Север «пасти белых медведей», «давить жопой клюкву» (советский фольклор, из него слова не выкинешь).

Когда Гдов был ребенком и жил в городе К. на улице имени убиенной Колчаком революционерки Ады Лебедевой, его часто посылали с сеткой-авоськой за насущными продуктами вдоль по этой улице в магазин № 15, который на углу. Сейчас там самый городской центр и уже ничего хорошего на этой улице нет, кроме богатых домов точечной застройки, а тогда многие обитатели этой улицы, простые люди, держали для личных нужд скотину — коров, кур, свиней, телочек. Помещение для содержания подобных животных в Сибири называется «стайка». Простые люди, понятно, большей частию попадали в Сибирь не по своей воле.

Гдов жил в доме под номером 35, а в деревянном строении номер 17 за высоким забором, увенчанным слабым количеством колючей проволоки, размещались апартаменты кулака Дзюбина, ухитрившегося не только выжить, но и пережить Иосифа Виссарионовича Сталина, главного подлеца Страны Советов.

С дочкой этого кулака, маленькой Светочкой Дзюбиной, Гдов учился в одноэтажной начальной школе им. В.И.Сурикова. Гдов был отличник. Светочка была у Гдова на дне рождения. Ели винегрет, колбасу, пирог с капустой, «хворост», пили ситро, чай, играли в «почту» и «море волнуется». Папаша-кулак привел ее, а потом забрал, хмурый и неразговорчивый.

Ребенок Гдов шел вдоль высокого кулацкого забора. Внутри бесновалась злая собака. Гдов дразнил-дразнил собаку, размахивая пустой авоськой ровно до тех пор, пока сетка не зацепилась за колючую проволоку.

— Ну что? Додразнился? Мешала тебе собака, да? — услышал он из-за забора тягучий грубый голос невидимого Дзюбина.

Сетка исчезла.