В вихре страсти - Кристи Келли

Впрочем, ему, наверное, не раз приходилось покидать Лондон, чего не скажешь о ней самой.

Виктория подоткнула меховую полость и посмотрела в окно. Падал легкий снег. Городские постройки скрылись из виду, а вокруг расстилались бескрайние белые поля. Кое-где виднелись маленькие сельские домишки и постоялые дворы. Все это казалось Виктории необычайно живописным, и она завороженно вглядывалась в пустынный пейзаж.

Что она видела в своей жизни? Только Лондон, и ничего больше. И теперь, удаляясь от знакомых мест, испытывала необычайное волнение. Она сгорала от любопытства, гадая, каким окажется поместье, в которое они едут. Эвис иногда описывала фамильные владения лорда Селби, но в воображении Виктории не укладывались эти грандиозные картины. Она выросла в трущобах, и даже теперешнее, скромное жилище на Мэддокс-стрит казалось ей огромным.

— О чем вы задумались? — раздался слегка осипший голос. Очевидно, Сомертон только что проснулся.

Виктория повернулась и взглянула на него. Он сонно смотрел на, нее из-под полуприкрытых век. Сонный или нет, этот красавец всегда действовал на нее одинаково — сердце вновь учащенно забилось.

— Я просто смотрела на дорогу.

— Зачем?

Виктория отвела глаза и снова посмотрела в окно.

— Мне никогда не приходилось бывать так далеко от Лондона.

— Никогда? — недоверчиво переспросил Сомертон.

— Да, — ответила она, пожимая плечами.

— Но мы едва выехали из города.

— Все равно, для меня это уже далеко. Он тихо рассмеялся:

— Забавно. Я много лет провел в путешествиях и, признаться, забыл, что некоторые люди живут иначе.

— Вы находите мою жизнь забавной? — спросила Виктория в негодовании. Как смеет этот человек насмехаться над ней?

— Вовсе нет, — негромко возразил он. — Напротив, я считаю ее весьма печальной.

— Чудесно, — произнесла она, снова взглянув на него. — Теперь я превратилась в предмет вашей жалости.

— По моему разумению, вы можете служить предметом только для…

— Для чего? — требовательно спросила Виктория, когда он умолк посреди фразы.

— Ни для чего, — отрезал он. — Вы здесь только для того, чтобы сыграть роль моей любовницы.

— Сомертон, зачем вам мнимая любовница? — Виктория наклонила голову и поджала губы. — Мне кажется, вам не составило бы большого труда обзавестись настоящей.

— Настоящая любовница? Нет, знаете ли, на этой неделе я хотел бы обойтись без дополнительных сложностей. Мне нужна женщина, которая будет исправно играть роль, а не лелеять в душе дурацкие фантазии о том, что ради нее я готов измениться и стать другим человеком. — От его пронизывающего взгляда ее бросило в жар. — Этого не будет. Мы достигли взаимопонимания, не так ли?

— Безусловно. Вы не хотите связывать себя лишними обязательствами и желаете избежать всяческих, чувственных притязаний.

Она готова поверить в это, но тогда отчего здесь даже воздух пропитан напряжением? И почему от взглядов Сомертона у нее замирает сердце?

Следующие несколько минут тянулись бесконечно долго. Она снова принялась изучать окрестные пейзажи и пыталась не обращать на него внимания, хотя он, сидя напротив, угрюмо взирал на нее.

— Как вам удалось перейти от продажи апельсинов к содержанию приюта для сирот? — спросил Сомертон, нарушая гнетущую тишину. — Той суммы, которую вы украли у меня, должно было хватить лишь на кратковременную аренду дома.

Виктория обернулась к нему в полном недоумении:

— О чем вы говорите? Я никогда не крала у вас денег.

— В тот вечер я выиграл порядочную сумму. Она исчезла. И вы тоже.

Она с досадой скрестила руки на груди:

— И поэтому вы пришли к заключению, что деньги взяла я?

— Я выиграл, и вы об этом знали. Когда мы разговаривали, деньги лежали у меня в кармане. А потом пропали. Разве я мог рассудить иначе? Я вовсе не виню вас. Вам же причиталась какая-то сумма за то, что произошло между нами.

Боже, он принял ее за обыкновенную уличную шлюху!

— В тот вечер вы были пьяны. Когда я уходила, вы спали. Я оставила вас — вместе с вашими деньгами — на ступенях церкви. Очевидно, вас уже потом обокрал случайный прохожий.

Сомертон молча отвернулся. Затем задумчиво произнес:

— Возможно.

— Наверное, вы не верите мне? — пробормотала она, покачав головой.

А почему он должен ей верить? Она для него просто торговка апельсинами, отдавшаяся первому встречному прямо на улице, как обычная проститутка. А украденное ожерелье? Господи, да она сама себе не поверила бы в такой ситуации.

— Я же сказал, возможно. Но вы тоже должны признать, что у меня были некоторые основания подозревать вас в краже тех денег.

— В сущности, это не имеет значения, — сказала она. Хотя для нее это имело значение. На ее совести много дурных поступков. Слишком много. Но именно в тот вечер она не сделала ничего плохого.

Она отвернулась к окну. Этот человек никогда не сможет относиться к ней как к женщине, достойной доверия. Почему ее так волнует его мнение? От нее требуется только одно — сыграть свою роль подобно актрисе на сцене.

— Вы так и не ответили на мой вопрос, — невозмутимо напомнил он.

Она нахмурилась:

— На какой именно?

— Как вам удалось перейти от торговли апельсинами к содержанию сиротского приюта?

Виктория закрыла глаза, едва сдерживая слезы. Десять лет назад она дала обещание молчать и без особых усилий держала слово… До этой минуты.

— У вас есть, какие-нибудь предположения на сей счет? — спросила она, пристально глядя ему в глаза, пока он не отвел взгляд.

— Полагаю, весьма незамысловатым способом, — заметил он с оттенком брезгливости.

Только бы не проговориться! Виктория с такой силой прикусила язык, что почувствовала привкус крови. Ей нестерпимо хотелось сказать правду. Неужели после десяти лет лжи она не может позволить себе облегчить душу? Желание рассказать ему все переполняло ее, но она не имела права так поступать. Она сдержит свое обещание. А что подумает о ней Сомертон, не так уж важно.

— Истинная леди попробовала бы меня разубедить, — тихо вымолвил он.

— Я не истинная леди и никогда ею не буду, — с вызовом ответила Виктория.

Энтони сжал кулаки, пытаясь подавить гнев. Вот кем она стала. Вполне вероятно, именно он послужил тому причиной. Возможно, если бы он не тронул ее тогда, она продолжала бы торговать апельсинами, а потом устроилась бы служанкой в приличный дом… Где скорее всего почтенный глава семейства воспользовался бы ею. Энтони с отвращением поморщился.

Так или иначе, она продавала свое юное тело всякому, кто готов платить. Хуже того: возможно, он первым примкнул бы к череде желающих, если бы знал, куда пойти. Он винил себя в ее злоключениях и одновременно испытывал раздражение. Почему она не обратилась к нему за помощью?