Гнилое дерево - Комбат Найтов

– Взять Лик, это вполне по силам кавкорпусу.

– Как ты себе это представляешь?

– У Просткена в лесу крупный опорный пункт 20-й дивизии в районе высоты сто двадцать два. Со стороны леса у озера Тозилово – не просматриваемый участок, который минировали немцы. Опорный пункт на высоте сто двадцать восемь наша разведка уже несколько раз посещала, но не тревожила. Со стороны Длугосенна туда идет дорога. За дотом «Корд» лежит мост через канал. Позиции немцев оттянуты от канала и дота на расстояние восьмисот метров. Как раз на обратном скате этой дороги. Танковый полк при поддержке артиллерии форсирует канал и атакует позиции немцев у Длугосенны, разворачивается и атакует высоту сто двадцать восемь. С нее как на ладони форт Остроколлен, который танкисты и артиллерия берут под обстрел, а кавалерия, в поводу, лесом проскакивает на исходные к высоте сто двадцать два. После этого пускаем танки по правой опушке леса в направлении Реглера и пытаемся перерезать шоссе Лик – Райгород. Всего четыре деревни и две высоты. Везде опорные пункты, так что артиллерии придется много поработать. А на левом фланге плотно поддержать артиллерией войска возможностей маловато.

– Хочу на месте ознакомиться, – ответил Еременко и повесил трубку ВЧ.

Канал Богуши – Райгород был основным местом обороны. На его берегах немцев держали доты УРов и бойцы 2-й и 27-й дивизий с июня. Здесь мы ни разу не переходили в атаку. В месте, где предлагал атаковать Владислав, граница проходила по самому берегу канала. Некогда там был металлический мост, который за два часа до начала войны был вытащен лебедкой на наш берег. Три дота держали берег и окрестности плотно. А разведчики 27-й дивизии частенько пользовались этим местом для скрытного прохода на ту сторону. На том берегу существовали блоки, с помощью которых можно было подтянуть пролет и поставить мост на место. Канал был старинный и очень узкий, но с крутыми каменными берегами. Принципиально его наличие превращало это направление в нетанкоопасное. У немцев здесь противотанковой артиллерии не наблюдалось. Плюс господствующая высота сто двадцать восемь давала возможность наблюдать за всем районом. Еременко не поленился и сам приехал прямо на передний край. Рассмотрев каменные стенки канала, который был шириной около пяти метров, он покачал головой:

– Ну, хорошо, один мост положим, и что?

– Так я в Белостоке видел штук сорок СТ-26, – ответил Влад.

– Они Т-34 не держат.

– Это один не держит! Класть их рядом и пускать каждую гусеницу по своему мосту, по тринадцать тонн на мост, при максимуме двадцать. А таких каналов у нас море, можно надрессировать экипажи так, чтобы мгновенно укладывали.

– Дело говоришь! – сказал Еременко и еще раз припал к стереотрубе, рассматривая рубеж будущей атаки. – Давай, готовь артиллерию, а танкистам я сам задницу надеру. Они ж, гады, в один голос утверждали, что СТ-26 – полная дрянь и нелепость.

Через неделю двадцать шесть танков успешно форсировали канал, часть из них шла еще и с тралами, проделали проходы, смяли опорный пункт немцев у деревни Длугосенны, обеспечив захват господствующей высоты сто двадцать восемь. Туда немедленно перебросили батарею 122-миллиметровых гаубиц, несколько минометных батарей, и сделали существование немцев в Просткене невыносимым. Казаки Доватора совершили рейд на Лик, основательно повредив две железнодорожные станции, крупный склад ГМС и боеприпасов. Еще одной стороной этого рейда был массовый исход немцев, имеется в виду гражданских, со своих хуторов в прифронтовой зоне. Мосты аккуратно сняли и со всеми предосторожностями потащили вправо к Августову. Там огромное множество таких каналов, очень затруднявших использование танков на том направлении. Их, конечно, использовали, но потери были очень солидными.

Спустя буквально два дня после окончания операции под Ликом Еременко, собрав во всех мехкорпусах «устаревшие» СТ-26, организовал многочисленные переправы под Августовом, смял двумя усиленными мехкорпусами – 11-м и 20-м – части 8-го корпуса немцев, и казаки и танкисты ворвались в Сувалки. Оставили там разбираться подоспевшую пехоту и продолжили наступление в направлении Вержболово, стремясь перерезать снабжение группы армий «Север». Опасность осознал сосредоточившийся на берегах Немана Гот, который развернул свои два корпуса и стал подрезать зарвавшихся Мостовенко и Никитина. Те бой приняли, развернулись и нанесли с двух сторон удар по Готу.

В эти дни как никогда тяжело было в Осовце: требовалось перебросить на правый фланг кучу боеприпасов и топлива. И это при том, что оба корпуса не стояли на учете – не входили ни в 10-ю, ни в 13-ю армии, снабжение которых по-прежнему висело на Осовце и, в частности, на Владиславе, но фронтовые снабженцы, в чьем ведении находились корпуса резерва фронта, не успевали перебрасывать их снабжение, так как их склады были под Минском и Могилевом. В итоге пришлось фронту перебрасывать эшелонами все в Осовец, а Владиславу лезть из кожи вон, просовывая снабжение через разбитые дороги под Сувалками.

Взять Вержболово не удалось. Фон Лееб имел достаточно сил, чтобы в конечном итоге отбить неожиданную и эффектную атаку. Корпуса через пятнадцать дней вынуждены были частично оставить позиции севернее Сувалок, но фронт откатился от Августова до Требурга, и вторично был взят Лик, это уже сделал Осовецкий УР и Первый стрелковый корпус.

Красная Армия стояла и вела боевые действия на территории Германии. Именно не Польши, а Германии. К сожалению, 20-й мехкорпус остался без командира. В одном из боев был ранен генерал Никитин, командование принял его заместитель генерал-майор Николай Денисович Веденеев. Ничем особенным он себя не проявил и через некоторое время, из-за больших потерь в корпусе на завершающем этапе боев в районе Сувалок, с командования корпусом был снят и отозван в Москву в распоряжение ГАБТУ.

Еще шли бои за Пшеросль, небольшой еврейский городок на границе с Пруссией, когда Владислава неожиданно вызвали в Минск, в штаб фронта. Было предчувствие чего-то нехорошего. Двести девятая дивизия понесла потери при наступлении. Лик они взяли, но так как кавалеристов забрали на правый фланг к Августову, то наступление шло медленно, с соответствующими потерями как в танках, так и в пехоте. Но деваться было некуда, приказали, и вперед! Требовалось поддержать наступление на Требург, хотя дивизия только вышла из боев и еще не пополнилась.

В штабе было неестественно мало народу.

– Ты чего опаздываешь? – спросил его корпусной комиссар Фоминых. – Давай быстро в театр!

Улица Ленина была перекрыта баррикадами, между ними небольшой проход, но военные машины пропускали. Фоминых подталкивал Владислава в спину, поторапливая его. Прошли в театр, в зале полно народа, на сцене стол, накрытый красным бархатом, и сидит весь генералитет. Фоминых кому-то отчаянно махал на сцене.

– Стой здесь! – приказал он Владу, а сам, чуточку пригибаясь, побежал на сцену. Что-то сказал немолодому бородатому корпусному комиссару и уселся за стол. На трибуне стоял молодой авиационный генерал и громко выдавал в зал сплошные лозунги. На него обрушился шквал аплодисментов. Затем слово взял тот самый бородатый комиссар и вызвал Владислава на сцену. Зачитал приказ командующего фронта, затем приказал расстегнуть гимнастерку, проделал дырку над карманом шилом складного ножа и прикрутил орден Красного Знамени полковнику Преображенскому. Затем подтолкнул его к трибуне. Требовалось что-то сказать, а дыхание перехватило. Смахнул слезу с глаза, которая предательски выступила.