Тосканская графиня - Дайна Джеффрис

– Ну что ж… надеюсь, вы нас простите, если мы на секундочку скроемся наверху, нам надо переодеться. – Она изящным жестом указала на Максин. – Мы не задержимся надолго.

Максин часто заморгала. Во что, черт возьми, она переоденется?

– Пойдем, дорогая, – сказала София, беря гостью за руку, и повела ее к двери, оставив мужчин за спиной. – На этот раз я размещу тебя в зеленой комнате. Ведь это твоя любимая, верно?

Всю эту лживую белиберду Максин внешне приняла совершенно невозмутимо, хотя в душе хохотала от удовольствия. Ай да София, ай да графиня де Корси, да вы, оказывается, искусная лгунья.

– И вот еще что, если не возражаете, – проговорил им вдогонку Шмидт. – Мы тут разыскиваем одного британского парашютиста. Кажется, мы его ранили. Он приземлился где-то неподалеку. Вот я и подумал: может, вы что-нибудь об этом слышали?

– Мы? – изумился Лоренцо, явно недовольный этим намеком. – Разумеется, нет. Я бы немедленно дал вам знать. Ты ведь ничего такого не слышала, правда, София?

София прикоснулась пальчиками к ожерелью. В какой-то почти неуловимый момент Максин заметила, как задрожали уголки ее губ, словно она пыталась подавить дух непокорности и вызова, чего прежде не было заметно. Но через мгновение все это исчезло, лицо ее преобразилось, и, отрицательно покачивая головой, с прежней очаровательной улыбкой она повернулась к мужчинам.

Холодной ночью София проснулась, дрожа и задыхаясь, и с трудом пришла в себя, вспоминая приснившийся сон. Ей казалось, что она сжимает в руке пистолет. Это чувство было настолько реальным, что она даже подняла руку, чтобы убедиться, что это не так. Ей снилось, будто она бежит по лесу, а за ней гонится свора собак и они ее догоняют. Она кричит, призывая на помощь своих собачек, но они куда-то убежали. Тогда она останавливается и начинает палить из пистолета, но тщетно: злые собаки не падают, не погибают, но продолжают приближаться. Она успокоила дыхание и попыталась умерить гулкое сердцебиение, а затем заглянула Лоренцо в лицо, призрачно-синее в лунном свете. Он дышал размеренно и ровно, погруженный в крепкий сон. София встала с постели и, стараясь как можно осторожнее ступать по скрипучим дубовым половицам, направилась в свой будуар. Двигалась она совершенно беззвучно, как вдруг одна из половиц под ее ступней издала почти человеческий стон. По спине ее пробежала дрожь, и она замерла, прислушиваясь к дыханию Лоренцо. Убедившись, что все в порядке, нашла свой халат, закуталась в него и устроилась на кушетке, для тепла и удобства подтянув к себе коленки.

София взяла в руки шкатулку, которую ей привезла Максин. Несмотря на холод, ее ладони вспотели; она вытерла их о халат и только потом провела по резной поверхность шкатулки. Неудивительно, что на нее сразу нахлынули мысли о матери. Еще вечером, примеряя одну из ее длинных черных юбок и зеленую атласную блузку – юбка, кстати, оказалась коротковатой, – Максин рассказала, как родителей Софии заставили покинуть палаццо. И теперь София страшно за них тревожилась. Правда, за долгую жизнь в Риме у них появилось много друзей, и она надеялась, что им помогут.

Тем не менее она продолжала думать о них, тревожиться, волноваться.

Но вот что думать о Шмидте, она ума не могла приложить. Этот немец производил впечатление человека достаточно приличного. И вообще, он ей даже нравился. Эти немцы далеко не все являются мерзавцами; взять хотя бы Герхарда Вульфа, германского консула во Флоренции. Трудно найти человека, который был бы так озабочен сохранением исторической части города, как он. И Лоренцо не раз говорил ей, что некоторые немцы к нацистам относятся почти с такой же ненавистью, как и представители стран антифашистской коалиции. На этот раз Шмидт явился к ним вовсе не для того, чтобы разрушить их жизнь в Кастелло, но ведь он придет еще, и будет ли он в следующий раз так же любезен, можно ли ему доверять, вот вопрос.

София потрясла шкатулку: в ней явно что-то было. Конфеты? Вряд ли. Она сдвинула вправо часть задней стенки шкатулки и нащупала кнопку, которая открывала маленькое потайное отделение, где мать когда-то хранила свои конфеты с ароматом фиалок. Конечно, никаких конфет внутри не оказалось, зато лежал сложенный листок бумаги. Какие секреты могут содержаться в нем, если понадобилось так тщательно его прятать?

На протяжении всего долгого обеда со Шмидтом немец смотрел только на Софию, просто глаз не сводил. А если и сводил, то сразу обращал взор на Максин. Американка с огромными глазами янтарного цвета, роскошными каштановыми волосами, локоны которых, окружая ее милое личико, падали на плечи, вела себя совершенно непринужденно, оживленно и весело. А когда на ее прическу падал свет, волосы ее вспыхивали жарким рдяным ореолом. София наблюдала за этой откровенно, по-настоящему чувственной женщиной, любовалась округлыми формами ее фигуры, полными губами, широкой обворожительной улыбкой и видела, какое сильное впечатление она производит на обоих мужчин. Даже Лоренцо был зачарован. Потом она станет поддразнивать его этим. Но весь этот вечер София не переставала гадать, какие же тайны хранятся в этой шкатулке.

Она развернула бумагу и пробежала глазами явно второпях нацарапанную записку.

Темные крылья ночи сомкнулась над головой Софии, у нее перехватило дыхание. Друзья. Какие друзья?

Софию охватило чувство острой тоски по родному дому, но, увы, все это осталось в далеком прошлом. Память сохранила лишь отдельные фрагменты, раздробленные кусочки, осколки прошлого, солнечных дней юности, когда еще не было никакого Муссолини. Конечно, она помнила, как мать настойчиво повторяла, что они всегда должны помогать друг другу, что и ей когда-нибудь представится такая возможность. «Настанет час, когда придется выбирать», – говорила она, сверкая глазами. Но что все это значит на самом деле? Мать явно имела в виду не ящики с вином, и Лоренцо вряд ли обрадуется, если узнает, что она подвергает себя или даже всю деревню Кастелло серьезной опасности. Она затрепетала, подозревая, что все это как-то связано с Джеймсом. Но как все устроить, когда под боком находится и явно что-то вынюхивает Шмидт? А что значит «конец следующей недели»? Откуда ей знать, давно ли мать вручила Максин эту шкатулку?

На следующее утро, внимательно понаблюдав за небом в поисках малейших признаков в нем дождя, полюбовавшись воронами, которые собрались на верхушке башни, София кликнула к себе в студию собачек, где они преданными, обожающими глазами смотрели, как она добавляет к портрету матери последние мазки. Во время работы она продолжала размышлять о секретном письме. Поставив завершающий мазок, София отступила, глядя на холст, и с удовольствием отметила, что ей удалось-таки ухватить в лице матери свойственное той одухотворенное отношение к жизни. Это особенно выражалось в ее взгляде, некая твердость духа, решительность и даже больше. Этого художница и пыталась добиться и не сразу смогла нащупать, поймать этот взгляд. Но в конце концов «неукротимость» в ее глазах получилась довольно убедительно. Что и говорить, писать портреты гораздо труднее, чем пейзажи.