Убить лучше по-доброму - Питер Свенсон

Одевшись, я тихо вышел из комнаты, не оставив записки. Я почувствовал себя лучше, оказавшись на утесе, окутанном холодным туманом, и всматриваясь в мрачный океан. Я быстро зашагал, уставившись на скользкую дорожку и стараясь не думать о том, как в прошлый раз пробирался по ней к дому. Добравшись до конца дорожки, я посмотрел на часы – дорога от гостиницы до моего нового дома занимает чуть больше тридцати минут. Я стоял на обрыве и смотрел вниз, на заднюю часть дома. На этот раз я не боялся, что меня заметят. Я был хозяином, обозревавшим свои владения. Миновав заброшенный участок перед домом, я двинулся мимо пихт к парадному входу. Выйдя к подъездной дорожке, я заметил отъезжающую машину и решил, что разминулся с Брэдом. Но, подойдя к дому, я увидел его двухцветный пикап, а в нем и самого Брэда, с сигаретой во рту. Он набирал номер в мобильном, но остановился, как только заметил меня. Он улыбнулся, сигарета подпрыгнула и опустилась. Я улыбнулся в ответ и подошел к нему, протянув руку.

Пора нам с ним познакомиться поближе.

Я не собиралась влюбляться, но кто может предвидеть такое? Эрик Вошберн был студентом предпоследнего курса и президентом «литературного» братства Сен-Данстан (Сен-Дан) в колледже Матер, хотя я не знала этого, когда познакомилась с ним. Мы столкнулись в библиотеке. Она уже закрывалась, в этот холодный февральский вечер мы уходили последними и вместе вышли через стеклянные двери в пронизывающий ветер. Эрик предложил мне сигарету, от которой я отказалась, затем он закурил и спросил, в какую сторону я иду. Он проводил меня до Барнард-Холла, казалось бы, исключительно из вежливости, без всяких дурных намерений. Возле двери он пригласил меня на вечеринку в Сен-Дан, в четверг. Я ответила, что приду. Он был не особенно красив: вытянутое лицо, высокий лоб, тонкий нос и большие уши, но высокий и стройный, с глубоким мелодичным голосом. В тот вечер на нем было длинное серое пальто и бордовый шарф, который он несколько раз обмотал вокруг шеи. Я слышала о Сен-Дане – самом элитарном обществе колледжа, славившемся своим снобизмом, и прекрасно знала, где оно находится – в Особняке, каменном здании c черепичной крышей в готическом стиле, в северной части кампуса, где колледж граничил с пустынным пригородом Нью-Честера. Потрясающее здание, украшенное резьбой и гаргулиями, с высокой парадной дверью в виде арки и витражными окнами. Именно из-за архитектуры я и выбрала этот колледж. Я рассматривала несколько вариантов, но Матер, двухсотлетний частный университет, насчитывавший тысячу студентов, казался мне единственным правильным решением. С остроконечным кирпичным общежитием, арками и вязами, кампус словно застрял в прошлом – как в детективных романах 1930-х годов, когда мальчишки пели в квартетах, а девчонки в юбочках решительной походкой ходили из класса в класс. К ужасу моей мамы, которая чуть ли не с детства готовила меня к поступлению в Оберлин, свою альма-матер, и к неудивительному безразличию отца, я выбрала Матер.

– Лили, – сказал Эрик, после того как пригласил меня в Дан, – как твоя фамилия?

– Кинтнер.

– Ах да. Кинтнер. Я слышал, что ты здесь. – Его слова походили на отрепетированную реплику, будто он уже знал, кто я.

– Ты знаешь моего отца?

– Конечно, знаю. Он написал «Слева направо».

Я удивилась. Большинство поклонников моего отца восхищались «Сумасбродствами» – фарсом о закрытой школе, и я никогда не слышала, чтобы кто-то вспоминал его комедию о жизни лондонского портного.

– Во сколько? – спросила я, открывая дверь в Барнардс и торопясь войти.

– В десять. Подожди, – Эрик вытащил из кармана пальто небольшую квадратную карточку и протянул мне. Она была белая, с изображением черепа. – Покажешь это при входе.

Я попрощалась и вошла в свое общежитие. Джессика, моя соседка по комнате, еще не спала, и я рассказала ей о приглашении. Она активно участвовала в общественной жизни Матера, и мне было интересно, что она знает об Эрике Вошберне и готовящейся вечеринке.

– Ты получила карту с черепом, – сказала она и взяла карту из моих рук. Затем добавила громче:

– Ты получила карту с черепом от самого Эрика Вошберна.

– Что тебе известно о нем?

– Он здесь как король. Кажется, его пра-пра-пра-прадедушка построил Матер. Ты правда ничего не слышала о нем?

– Я слышала про Сен-Дан.

– Ну, конечно, все знают про Сен-Дан. Тебе можно взять с собой подругу?

– Вряд ли. Он не сказал.

Я пошла на вечеринку одна. Эрик стоял за барной стойкой, когда я вошла, и приготовил мне водку с тоником, не спрашивая, что я буду пить. Затем взял меня за руку и представил нескольким членам Сен-Дана, прежде чем вернуться за стойку. Он сказал, что эту работу по четвергам выполняют все по очереди, и на этот раз он вытянул короткую соломинку. Интерьер особняка немного разочаровал меня, я ожидала чего-то более соответствующего его готическому стилю. Не знаю, чего именно. Персидских ковров и кожаных кресел? А здесь оказалась слегка усовершенствованная версия других братств, куда я ходила в первый год обучения. Низкие потолки, потрепанная мебель и вездесущий запах «Camel Light» и дешевого пива. Я побродила по первому этажу, поболтала с ребятами, многие из них спрашивали про моего отца. Выпив третью порцию водки, я направилась к бару, чтобы попрощаться с Эриком и поблагодарить за приглашение.

– Приходи на следующей неделе, – сказал он и вытащил еще один «череп» из кармана. – Я уже не буду за стойкой.

Когда я вернулась домой, Джессика принялась меня расспрашивать. Я рассказала правду, что там не было ничего интересного и что все показались мне милыми, хотя не произвели особого впечатления. Оказалось, что там нет никаких тайных ходов или ритуалов инициации. И даже нет комнаты с черепами первокурсниц.

– Фу, Лили. Там был Мэтью Форд?

– Да, я с ним познакомилась. Коротышка с длиной челкой.

– Он такой крутой.

Так или иначе той зимой и весной Сен-Дан стал центром моей студенческой жизни. Каждый четверг я ходила на их вечеринки, а еще на все обеды – в качестве подруги одного из членов общества. Я сама не понимала, почему меня приглашают так часто. У Эрика, кажется, была девушка – его однокурсница по имени Фейт, которая зависала с ним почти на всех вечеринках. Однажды вечером я зашла в бильярдную и увидела, как они целуются. Они прижимались к книжным полкам. Фейт поднялась на цыпочки, но Эрику все равно пришлось нагнуться, чтобы поцеловать ее. Одну руку он запустил ей в волосы, а другой держал за талию. Эрик стоял лицом ко мне, и мы успели переглянуться, прежде чем я вышла из комнаты.

Другие члены общества (по сути Сен-Дан не был братством, и они не называли себя братьями) пытались приударить за мной, но никогда не лапали и не тискали меня, как в других братствах, куда я ходила несколько раз осенью вместе с Джессикой. Нет, ухаживания на вечеринках по четвергам обычно ограничивались полупьяными комплиментами и неуклюжими предложениями выпить или попробовать легкие наркотики в отдельной комнате. Я всегда отказывалась – не потому, что эти парни внушали мне отвращение, а потому, что я, несмотря на присутствие прекрасной темноволосой Фейт, влюбилась в Эрика Вошберна еще на первой вечеринке в особняке, когда он оставил барную стойку, чтобы устроить мне небольшую экскурсию и представить друзьям. Он держал меня за руку чуть выше локтя, словно говорил мне и остальным, что я принадлежу ему – пусть даже чуть-чуть. Именно ради Эрика я ходила в Сен-Дан, хотя мне нравилось болтать и с другими членами общества, даже когда они, напившись, пытались ухаживать за мной. Мальчиков, с которыми я познакомилась там, можно было назвать настоящими снобами – теми, кто родился с серебряной ложкой во рту, полагая, что весь мир у их ног (как сказала бы мама), но обычно они были вежливы и разговаривали не о том, как они набрались вчера или собираются набраться сегодня. Эти мальчики воображали, что они уже мужчины, поэтому изо всех сил старались впечатлить меня своими мыслями насчет политики и литературы. И хотя это были лишь ухищрения, чтобы затащить меня в постель, я ценила их попытки.