Три фальшивых цветка Нереальности - Григорий Неделько

– Я выезжаю, Дец, – сказал он. – До связи.

– До связи, Вельз.

Я убрал фон и припарковался на стоянке – между летающим мобилем-осьминогом и солнечным тайфуном. Вылез из «коня», поставил его на сигнализацию. Электрические полосы укрыли собой мобиль; они раздувались и шевелились, готовые броситься на его защиту.

Ступеньки доставили меня к высоким дверям. Я вошёл в здание.

Охранник-жаббервог лениво повернул голову. Он молчал. Я бы тоже помолчал, пялясь на него, чтобы заставить его понервничать, – но времени было совсем мало.

– К Колбинсону, я – Децербер.

Охранник изучал меня своими лупешками.

– Проходите, – соизволил выдохнуть он.

И забыл о моём существовании.

Я подошёл к лифту. У дверей меня ждала огромная толпа. И хотя стенки лифта растягивались, я подождал, пока уедет большая часть пассажиров, и зашёл в кабину с меньшей партией.

Колбинсон сидел в комнате и пил чай. Когда я вошёл, он посмотрел на часы. Не потому, что я задержался, а потому, что это было его привычкой. Он любил точность. А чтобы быть точным, надо постоянно сверяться с графиком.

– Всё в порядке, проф? Ничего не случилось?

– Нет, Децербер, всё отлично. Только Кашпира нет. Я начинаю за него волноваться. Ты не знаешь, где он?

– Как сказать…

Я сел рядом и подробно описал Колбинсону всё, что творилось ночью в университете.

Колбинсон слушал меня, всё больше хмуря брови. Когда я закончил, он поправил очки и спросил:

– Кашпира похитили те, кому нужен цветок?

– Возможно.

– Но кто именно?

– Ночной вор… «чёрное пятно»… или кто-то ещё. Я не знаю.

– Ясно.

Колбинсон снова поправил очки. Он заметно волновался.

– А что, профессор, мой чаёк готов? – спросил я, чтобы разрядить обстановку.

– Ах да.

Он засмеялся и пододвинул ко мне чашку.

Я пригубил чай. Мм, вкусный – хоть и безалкогольный. Если не ошибаюсь, зелёный с жасмином.

– Не остыл?

– Нет, проф, в самый раз.

Я поставил чашку на стол.

– Спасиб’. А теперь, если вы не против… – Я вытащил сигары и закурил. – Осмотрим место преступления.

Я вошёл в лабораторию и присвистнул. Удержаться было невозможно.

Из-за моего плеча вынырнул Колбинсон.

– Я трижды включал очистительную систему, – сказал он. – Вообще-то производитель гарантировал идеальную чистоту с первого раза.

– Видно, он не знал, что такое взрыв в университете твёрдо-жидкостей.

В углах, куда не смогла добраться очистка, горками лежало битое стекло. Грязные пятна и потёки усеивали стены и потолок. У Колбинсона редко что-то взрывалось – он был опытным учёным. Но если уж взрывалось, можете быть уверены: теперь это ничем не отстираешь.

Менее подвижные пятна тихо сидели на обуглившихся занавесках. Более подвижные прыгали с одного стола на другой.

У стульев не хватало ножек.

Столешницы расплавились и потекли. Металл собрался в капли, которые застыли и сталактитами нависли над полом.

Запахи кружили под потолком и тихо переговаривались между собой.

Я перевёл взгляд на дыры в стенах. Какие-то сжимались и разжимались, какие-то вели себя посдержаннее.

Однажды у меня дома разом взорвалась вся техника. Если верить пожарникам, из-за перегрузок в сети. Так вот, защищённые стены выдержали удар, но, не считая их, мало что уцелело. Когда я вернулся, я увидел кучи покорёженного металла и очень удивлённого Цербера.

Однако взрыв в лаборатории твёрдо-жидкостей – не чета бабаху в обычной адской квартире. Меня удивило, что пространственно-временной континуум тут был в полном порядке: его не погнуло и не покорёжило, в обшивке реальности не было никаких дыр, Твари из Подземельных Измерений не прятались за занавесками. Всё могло закончиться гораздо хуже.

Задумчиво куря, я облокотился на стол.

– Осторожно, – сказал Колбинсон, – в той колбе лиловая.

Я был наслышан о ней и тут же убрал руку.

Я докурил и отдал сигары очистке. Потом обошёл лабораторию, заглядывая под столы и рассматривая вблизи реторты.

– Как будто ничего, – пробормотал я.

– Что?

– А где цветок, профессор?

– В сейфе.

– Можете показать?

Колбинсон подошёл к стене и прислонил руку к какому-то её участку. Он засветился и пропал. В образовавшейся нише я увидел лежащий на подносе цветок.

– Я отрегулировал влажность и температуру, – сказал Колбинсон. – Даже если он пролежит так месяц или два, с ним ничего не случится.

– Это хорошо. А кто-нибудь ещё имеет доступ к сейфу?

– Нет, доступ есть только у нас с Кашпиром. Дверца реагирует на тепло наших тел, форму ладоней и мысленный диапазон. Никто не сможет открыть сейф.

– Если только не заставит вас сделать это.

– Как?

– Например, превратив в зомби. Не хочу вас пугать, проф, но это опасное дело. Кашп ведь посвятил вас в детали?

– Да. – Колбинсон дотронулся до пустоты, и участок стены снова появился. Сейф закрылся. – Но Кашпир сказал, что мне нужно всего лишь исследовать цветок. Он ничего не говорил…

– Не будем паниковать раньше времени. Возможно, для вас на этом всё и закончится.

– Но Кашпира похитили, и следующим могу стать я.

Я промолчал – хотя он был прав.

– Пойми, Децербер, я не боюсь. Большую часть своей жизни я прослужил в «Секретной Армии». Я видел смерти и зверства. Я делал такое оружие, которое не оставляет после себя ничего живого. Но чтобы быть готовым, я должен знать, к чему готовиться.

– Я бы дал вам объяснения, проф, если бы сам что-то знал.

Мы по горло увязли в этом деле, и чем больше подробностей всплывает на поверхность, тем больше мы запутываемся и тем сильнее нас тянет вниз. Что случится в следующую минуту? Чего нам ждать? Я и в самом деле не знал.

Колбинсон говорит, что не боится. У меня нет причин ему не верить. Но если бы я сказал ему о «пятнах» – о «чёрных пятнах», при взгляде на которые испытываешь вселенский, всепоглощающий ужас, – как бы он отреагировал?

А может, и правда всё ему рассказать? Что, если Колбинсону известно, как эти «пятна» нагоняют на существ невыносимый страх? Одной загадкой стало бы меньше.

И ещё надо спросить о цветке. Весь вечер они с Кашпиром занимались исследованиями. Возможно, они что-то выяснили.