Волны на стене. Часть вторая. Тринадцатилетние - Соня Ергенова

и молчали. Даже Глаша уже не улыбалась. И Кира приобнял ее за плечи.

– Спасибо тебе, – сказал он.

Глаша лишь слегка кивнула, продолжая глядеть вдаль.

И Кира решился. Он убрал прядку ее непослушных волос и нежно поцеловал девочку в щеку.

– Ну что, теперь я не испортила момент и настроение? – улыбнулась Глаша, и Кира улыбнулся ей в ответ.

Глава 21. На качелях

После возвращения из Франции Полина пришла навестить друзей в Летающую квартиру и принесла мандарины и конфеты.

Девочки раскачивались на качелях, которые были подвешены на могучих ветвях сосен, а Кира стоял неподалеку, на самом краю квартиры, и жонглировал мандаринами. Те послушно кружились в его руках.

– И как же ты разобралась, что нужно сделать, чтобы попасть в Лисофанже? – спросила Глаша, запихивая в рот мандарин. – Что произошло в Париже?

Полина пожала плечами, подлетая выше и выше, и вспомнила Париж.

Мечтать о прогулке по Парижу оказалось совсем не тем, что взаправду гулять по Парижу. От долгой бесцельной ходьбы, больше похожей на метания, начали натирать сапожки.

Париж не радовал, не давал того чувства свободы, которое ждала Полина. Не возникало вновь чувства восторга, как в первый вечер перед мельницей Мулен-Ружа, не трепетало сердце у базилики Сакре-Кер и не захватываю дух от распростертого под ногами Парижа.

И не нужно было больше ни Парижа, ни Михеева, ничего…

Как страшно, как одиноко, так темно стало в большом и радостном Париже. Одной. И пустота внутри Полины росла как черная дыра. И слезы текли в такт начавшемуся дождю. Она шла неизвестно куда, неизвестно где. Насквозь промокла. Безысходность. Какой-то сквер, дерево. Прислонилась к стволу каштана.

Обняла ствол, прижалась щекой, хоть и колко, и поглаживала ладошкой шершавую кору. И лились то ли слезы, то ли капли дождя по лицу. Замшевые сапожки натерли ноги до мозолей и почернели от воды. У Полины стучали зубы. Холод и отчаяние пробирали насквозь.

«В большом и радостном Париже

Мне снятся травы, облака,

И дальше смех, и тени ближе,

И боль как прежде глубока»

И когда безысходность захлестнула и потянула за собой в пропасть, вдруг поднялся теплый ветер. Запахло фукусами. Полина нерешительно открыла глаза. Огни Парижа померкли. Вокруг нее шумели верхушками сосны, а вдали маячила пара огоньков – домик на окраине Софлигора.

Из последних сил Полина доплелась до него и постучала. Ей открыли. Яркий свет ударил в лицо. Ее узнали. Что-то спрашивали, но Полина не в силах была ответить, ей помогли снять промокшую одежду и уложили в постель. Проваливаясь в сон, Полина услышала, что послали за Доктором.

Дождь лил всю ночь, к утру перестал. Над Лисофанже висела серая простыня беспросветных облаков. Когда Полина проснулась, она долго не могла понять день это, или вечер, так было пасмурно и темно.

– С добрым утром, – сказал доктор.

Сухие букетики чабреца висели вниз головой над плитой и терпкий аромат шел от заваренного чая. Полина присела к столу и долго молчала.

– Давно тебя не было в Лисофанже, – сказал Доктор, – и вход под твой стол куда-то подевался. Что произошло, Полина?

Девочка медленно и сбивчиво пересказала доктору события последних дней. Доктор внимательно слушал и кивал. Сложнее всего было объяснить, что произошло, когда Полина смогла вернуться в Лисофанже:

– Я чувствовала внутри себя пустоту и стала в нее проваливаться. Знаете, как в кроличью нору. Только понимаешь наперед, что там вовсе не страна чудес, а что-то очень жуткое. И летишь сломя голову в эту пустоту и ухватиться совсем не за что. И возникает чувство безысходности. И отчаяния. И неизбежности того, что вот теперь только эта темнота и будет. И даже будто понимаешь, что есть вечность и бесконечность. Что это одно и то же в густой темноте. И пути назад нет, – Полина замолчала. Ей было неприятно вспоминать те ощущения.

– И вдруг совершенно неожиданно появляется опора. Совсем рядом, просто в этой темноте ее было не разглядеть вовсе. А надо было лишь руку протянуть. А я не протягивала, Доктор. Я не потягивала руку. Ведь в той темноте и пустоте не могло быть никакой опоры! Но рука за ней сама потянулась и оказалось, что она есть! Представляете, Доктор! И в этот момент чувствуешь такую силу! Просто невероятную силу внутри себя. Не физическую силу, Доктор, а по-другому. И надежду. Открываешь глаза, а это Лисофанже!

Мне нужно понять, как это происходит! Как я могу вызвать Лисофанже? – сказала Полина и немного погодя добавила. – Я ведь вспомнила, Доктор, что тогда, когда я впервые попала в Лисофанже, ощущала то же самое, что и сейчас. И мне так страшно снова оказаться в той пустоте….

Доктор смотрел на Полину, а Полина смотрела на Доктора и ждала, что он ей объяснит, расскажет, поможет, но Доктор сказал:

– Некоторые вещи не стоит понимать умом. Их достаточно почувствовать. Иначе получится как с безе. Помнишь, что ты почувствовала, когда узнала, что безе делают из яичного белка и сахара? Тебя постигло разочарование. С тех пор безе навсегда утратило волшебную тайну происхождения. И вкус его испортился.

Доктор распрощался с Полиной и ушел. А Полина схватила телефон и побежала в сосновый бор, чтобы вернуться в Париж и сообщить Кире и Глаше хорошие новости. Она пробиралась от одной сосны к другой по разбросанным повсюду ветвям. Но выхода в Париж она не нашла.

Полине сделалось страшно от того, что она превратилась в заложницу Лисофанже, как в свое время ее отец. Что ставни вновь закрыты, и не выбраться ей никогда.

В отчаянии она выбежала на песчаный берег к поваленным соснам, села на одну из них. Ствол закачался под девочкой, словно качели.

Сплошная пелена серой дымки зависла над океаном. Полина долго смотрела на серое неподвижное небо и размышляла: «А ведь солнце над облаками сейчас светит, хоть его и не видно. Солнце всегда есть, как во мне всегда есть то, что помогло мне вернуться в Лисофанже и поможет найти выход».

– И как же ты разобралась? – спросила Глаша, запихивая в рот конфету. – Что ты должна была сделать, или сказать, или нарисовать?

Полина пожала плечами, подлетая выше и выше.

– Скорее почувствовать, я должна была почувствовать, – неопределенно ответила Полина, уставившись в заходящее оранжевое солнце, словно мандарин, зажатый у нее в руке.

– Что почувствовать?

– Сложно объяснять то, что ощущаешь. Но некоторые вещи не хочется объяснять, их хочется только чувствовать, – ответила Полина, раскачиваясь сильнее и сильнее,