Виват, Романовы! Часть IV - Анна Литаврина

который я получал за всю свою жизнь! Неужели ты считаешь меня самым достойным для этой роли?

Куракин. Не знаю. Нам сказали, что мы можем привести и рекомендовать того, за кого нам не стыдно бы было умереть.

Павел. Ты знаешь дату своей смерти?

Куракин. Ага. И ты свою будешь знать.

Павел. А ты мне расскажешь свою?

Куракин. Нет. Не положено. Никому нельзя рассказывать дату своей смерти (Вздыхает.) Но я всё равно умру раньше тебя.

Павел. Нет, я раньше!!!

Масоны (рука-лицо). Вот все они, новички, так поначалу…

Перекрутка.

Михайловский замок. Тайная комната Михайловского замка.

Павел доедает пирог.

Павел. С жареной картошкой очень вкусный, кстати. Молодец. Новый рецепт придумал.

Александр. Значит, Куракин посвятил вас в масоны…

Павел. Посвятил король Густав. А Саша привёл, да. Это был важнейший день в моей жизни. А после мы с Куракиным поклялись на крови друг друга всегда любить… (Задумчиво.) Вообще, странная формулировка клятвы, конечно. Ну да ладно.

Александр. Отец, я сейчас скажу вам нечто, что вас шокирует. Я знаю, что вы думали, что с вами этого не произойдёт, но… (Вздыхает.) Куракин был вашим фаворитом.

Павел. Нет, это не так… Александр Борисович был мне другом…

Александр. Нет, другом вам была Екатерина Ивановна. А Куракин получал и принимал от вас чины, бриллианты и прочие дарования, несоразмерные его реальным природным способностям и заслугам на государственной службе. Получал по той причине, что обладал иными способностями, удовлетворявшими ваши душевные порывы. Он вас любил. И в этой службе ему не было равных. Так что он был вашим самым фаворитным фаворитом. Он был вашим графом Орловым и Потёмкиным…

Павел (недовольно). Ты сам понял, что сказал?

Александр. Вы на него за один месяц денег потратили больше, чем бабушка на князя Потёмкина за год! Но вы себя не упрекайте. Вы впитали в себя корни её образа жизни, и они проросли в вас, хоть вы их выдёргивали и не поливали.

Павел (недовольно). Всё… отстань.

Александр. Правду. (С гордостью.) А вот у меня нет фаворитов! (С грустью.) У меня даже фаворитов нет… я никому бриллиантов и имений не дарил просто так.

Павел (доедая последний кусок пирога). Ну-у-у… это потому, что ты жадина.

Перекрутка.

Поздний вечер. Александр и Павел пишут при свечах. Александр разминает затёкшие пальцы.

Александр. Честно говоря, я уже не уверен, что всё это нужно. Что это решение будет правильным.

Павел. Правильного решения нет. Пойми одну вещь: что бы ты ни делал – давал свободу или отбирал, проводил реформы или не проводил, – для них ты всё равно будешь пастухом. Добрым, злым – не так важно. Сам факт твоего существования противоречит провозглашаемым тобой принципам. Пока ты жив – ты символ власти. А любая власть самое по себе есть насилие. И пусть формы этого насилия разнятся, суть их остаётся неизменной. Поверь, я с разных сторон это обдумывал. Даже математически проверял. Всё одно выходит.

Александр молчит и смотрит на Павла.

Александр. То есть… всё, что мы тут с вами делали… не имеет смысла?

Павел. Ну почему? Я же не говорю, что нельзя сделать ничего хорошего. Просто хорошее быстро забудут, а вот твои ошибки буду помнить. Посмотри на меня: разве ж я более всех не желал делать добро?

Александр (медленно). Вы правы… вы сейчас сказали такую вещь… мне нужно подумать.

Встаёт.

Павел. Чуть не забыл… Обязательно поезжай в Вюртемберг. К Кате. И мать захвати.

Александр (недоумённо). Сейчас? Зачем?

Павел. Поезжай. Не спрашивай, почему.

Александр. Вы никогда не отвечаете ни на один мой вопрос! Сплошные у вас загадки! После разговоров с вами я… я с ума начинаю сходить!

Павел. Спрашивай. Я отвечу.

Александр. Вы, как масон, стало быть, тоже знаете дату своей смерти?

Павел. Конечно.

Александр. Не скажете, когда?

Павел. Вот почему тебя не берут в масоны, Саша! Ты всё пропускаешь мимо своих глухих ушей! Я же тебе объяснял, что нам запрещено это рассказывать!

Александр (задумчиво). А я бы… я бы не хотел знать дату своей смерти.

Павел. Зато нам можно рассказывать про даты смерти других. Но так, в завуалированной форме. (Задумчиво.) После того, как я стал императором, я был у монаха-ясновидящего Авеля. Я пришёл к нему, чтоб проверить, кто из нас знает больше. Я долго откладывал этот визит. Я чувствовал, что он знает больше меня. И вот я к нему пришёл и спросил: сколько мне осталось жить? И он ответил: месяц! Я так разозлился, это ужас. Месяц! Всю жизнь к нему собирался… Знал бы, пришёл пораньше. Я сказал, что он дурак. И что я масон и сам знаю, когда мне умирать.

Александр. Получается, он ошибся.

Павел. Ну, получается, не совсем. Ведь я для всех умер. Но главное, мы сопоставили свои расчёты и вывели единый пророческий прогноз нашей семьи на сто лет вперёд.

Александр. Правда?! И что будет?

Павел. Это секретная информация. Не могу сказать.

Александр (в сердцах). Да ну вас!

Уходит. Павел смотрит в угол комнаты. В углу комнаты, на стуле, с бокалом вина сидит Пётр III.

Пётр. Не скажешь ему, значит?

Павел (грустно). Что? Что я скоро умру? Нет. У него и без того скоро будет много поводов для расстройства…

========== СЕЗОН 4 Сцены 20–21–22 ==========

Сцена 20

Королевство Вюртемберг. Штутгард.

Дворец короля Вильгельма Вюртембергского.

Поздний вечер. Александр, Марьфёдорна, Елизавета Алексеевна и Константин поднимаются по ступеням дворца. Идёт дождь.

Марьфёдорна. Не слишком ли поздно мы идём с визитом? Не понимаю, отчего такая спешка, Саша?

Константин (недовольно). Да, я не понимаю, зачем было всей толпой ехать в Европу, чтобы забирать останки Куракина? То есть я, конечно, к нему с большой симпатией, но… это вообще другие люди делать должны.

Александр. Отец сказал, надо навестить Катю. Срочно.

Все молча переглядываются. Заходят во дворец.

Перекрутка.

Парадный зал дворца.

Александр, Константин, Елизавета Алексеевна, Марьфёдорна входят в зал. Навстречу им выходит король Вильгельм.

Вильгельм (растерянно). Но как же так? Я ведь письмо в Санкт-Петербург отправил лишь полчаса назад! А вы все здесь уже…

Марьфёдорна. Что за письмо, племянник? И почему нас Катя не встречает?

Вильгельм опускается на колени, закрывает лицо руками. Плачет.

Вильгельм. Простите… простите, тётушка… не уберёг её… не уберёг!

Марьфёдорна бежит вперёд, в следующий зал. За ней бегут все остальные.

Перекрутка.