Рыжее знамя упрямства - Владислав Крапивин

— Во как!

— Да… Сперва наш Музейный совет получил гранты… А я ведь как-никак зам. директора кустового управления музеев области. По исторической и краеведческой линии… Ну и сперва учеба в Германии, потом похожие дела в Варшаве. Затем снова в Германии, уже по медицинской линии…

— А что такое? — сразу напрягся Каховский.

— Ну, протез-то… Здесь какой ни смастерят, все как липовая нога. "Скырлы, скырлы…" А в Германии это умеют, я там разузнал. Только оказалось, таких денег стоит, что я сперва лишь руками замахал. Однако узнали про это наши ребята. Ну, те, кто нынче в бизнесе и промышленности. Гарц, Ткачук, Самойлов, потом еще несколько тех, кто были у меня в восьмидесятых… Скинулись. Я сперва отбрыкивался, конечно, а они… ну, знаешь ведь капитанскую братию… В общем, теперь танцую, как Наташа Ростова на первом балу… Только танцы танцами, а в отряде… Возвращаюсь однажды, а в штурманском классе вместо планшетов и тренажеров — горшочки с цветами и палас на полу. Комната для медитаций и психологического практикума. Это мадам Толкунова, педагог-психолог, развернула свою программу… Теперь многое, что касается парусов и клинков, приходится начинать с азов…

— Не все, наверно, так мрачно… — осторожно заметил Каховский.

— Не все… Начальник базы теперь свой человек, это во многом упрощает дело…

— Да, Митенька это находка для нынешней "Эспады", — согласился Каховский. — Кстати, я ему только что позвонил, он сказал, что придет к восьми. Надеюсь, ты не против?

— Ну, вопросик…

— Звонил и другим нашим, но никого в городе нет…

— Лето же. Кто в отпуске, кто по делам мотается. Ткачук в Японии, Стаська Грачев где-то в море, еле вырвался от арабов, они арестовали их сухогруз будто бы за контрабанду…

— Да, я читал… А еще придет наш юный друг Даня Рафалов, он же Кинтель…

— Куда же без Кинтеля, — покивал Корнеич. — Только не такой уже юный. Двадцать пять мужику. — Не дай бог женится, останусь без помощника…

— Тебе вот женитьба не помешала…

— Да. Но не все такие, как Татьяна…

Татьяна оказалась легка на помине:

— В комнате будете или на кухне?

— На кухне, на кухне, — засуетился Каховский. — Как в прежние времена…

— Только еще Каперанг и Кинтель заглянут, — слегка подлизываясь, сообщил Корнеич. — Ты учти там с тарелочками…

— Проинформирована уже, — вздохнула Татьяна и удалилась.

— Кстати, а как это Каперанг возник в нашем сухопутном городе? — вдруг озаботился Каховский. — Я не в курсе.

— Темная история… Темная не в смысле таинственности, а в смысле пакостности. Одна из многих в цепи, где "Ка-девятнадцать", "Курск" и прочие "подводные события". Тоже показательная… Дима командовал старой лодкой, которую давно следовало пустить на металл. Ну и пришло время: командира на новую должность, лодку в доки вторчермета. Надо перегонять. А ее страшно от стенки отвести, сплошной утиль. Командир Соломин, тогда еще кавторанг, докладывает: лодка не готова выходу. На него там в несколько голосов: "Не рассуждать, исполнять!" Ну, нашла коса на камень. Командование вопит: "Вы трус, вы срываете задание, не исполняете приказ!" А наш тихий скромный Дима: "Приказ преступен, я не стану рисковать людьми". И вдобавок: "Вам что, мало прежних историй?"… За это дело его на берег. Начали обследовать лодку, сообразили — в самом деле не корабль, а ржавый музейный экспонат. Решили тянуть на буксире, назначили аварийную команду, несколько человек, в том числе кое -кого из прежнего экипажа… На полпути лодка — на дно. Двух человек не нашли… Начальство опять в крик: "Это вы довели до такого состояния корабль!" Хотя он докладывал об аварийности чуть не каждый день… Конечно, следствие, всякие взыскания, и — в ссылку. Начальником школы по подготовке допризывников для флота…

— А почему же он теперь капитан первого ранга?

— Потому что вскоре разобрались. Выговоры отменили, даже присвоили новое звание. Но… оставили на прежнем месте службы. Возвращать в действующий флот — себе дороже, строптивых не любят нигде… Сперва он переживал, конечно, потом втянулся в здешние дела. К тому же — свадьба наконец, потом сын Егорка, великолепный парень… Ну и вот…

— Ага! — привстал Каховский, услыхав сигнал в передней. — Легок на помине…

Появились Каперанг и Кинтель…

2

Устроились на кухне, за шатким столом, который постанывал, пропуская за себя гостей.

— Корнеич, когда вы с Таней обзаведетесь кухонным гарнитуром из карельской березы? — сказал Кинтель. — Это скрипучее сооружение я помню с той поры, когда Салазкин впервые привел меня в сей гостеприимный дом…

Кинтель был самый молодой (так сказать, "человек третей волны"), малость стеснялся Каховского и потому старался держаться очень непринужденно.

Таня — она ставила на клеенку салаты и селедку — сказала, что новой мебелью они обзаведутся к золотой свадьбе, не раньше. Корнеич посопел на манер барабанщика Данилки, которого уличили в излишнем легкомыслии. Каховский спросил:

— Салазкин, как я понимаю, это сын профессора Денисова? Где он теперь?

— В госпитале… — насупленно сказал Корнеич. — Давно уже…

— Давно уже не в госпитале! То есть целую неделю, — живо сообщил Кинтель. — Живет в Лебедеве, у сестер. Там же и мать с отцом… — И разъяснил специально для Каховского: — У него две замужних сестры, они обосновались на большущей старой даче и обитают там всем семейным кланом. Вдали от презренной цивилизации…

— Вы злодеи! — вознегодовал Корнеич. — Санька злодей потому, что до сих пор не зашел! А ты, потому что молчал!

— А он суеверный, — объяснил Кинтель. — Сказал, что ни у кого не объявится, пока не устроит дела с университетом.

— А почему он оказался в госпитале? — напряженно спросил Каховский: понимал, что узна ет о неприятном.

Корнеич сказал угрюмо:

— С Кавказа доставили. Как писал Некрасов, "это многих славных путь"…

— Он же, по-моему, учился на философском… — Каховский снял очки и протирал их концом заграничного галстука. Смотрел исподлобья.

— Учился, — кивнул Кинтель. — Не то что я, лодырь… Он учился и получил диплом, хотя и поволынил с этим делом, потому как брал после третьего курса академический отпуск. По причине неудачных сердечных дел и увлечения посторонними науками… И все же поступил в аспирантуру… А в ту пору начались в нашем знаменитом университете имени Вэ Гэ Белинского всякие заварухи. Против каких-то там предвыборных фокусов, за повышение стипендий, за всякие студенческие права и за что-то еще… А Санечка, он же всегда за всемирную справедливость. Ему бы заниматься разработкой философских тем под сводами аспирантуры, а он — в первых рядах студенческой демонстрации. А костоломы со щитами и палками — на них… Оказался Саня в милиции, объявлен был одним из главарей. Дальше — бумага в университет. Начальство ему ультиматум: пиши покаянное заявление и называй настоящих зачинщиков, или катись… Саня сказал, чтобы катились сами в одно место, хлопнул дверью. Его из аспирантуры коленом под зад… И через две недели его сгреб, конечно, военкомат. Причем в рядовые, так как с военной кафедрой были у Санечки нестыковки, офицерского звания он не получил…