Аэропорт. На грани катастрофы (сборник) - Джон Кэсл

себя хоть слово, капитан Димирест повесил трубку.

Все еще внутренне негодуя, но не желая дать повод Димиресту в чем-либо его упрекнуть, капитан Хэррис прибыл в аэропорт не за час до вылета, как предписывалось, а почти за три часа. Капитан Димирест увидел его в «Кафе заоблачных пилотов», куда он зашел после схватки с комиссией по борьбе с заносами. Димирест был в твидовом пиджаке и брюках – форменный костюм, как всегда, висел у него в шкафчике, и он намеревался переодеться позже. А капитан Хэррис, уже немолодой мужчина с проседью, пилот-ветеран, которого молодежь именовала не иначе как «сэр», был в форме «Транс-Америки».

– Привет, Энсон! – Вернон Димирест опустился рядом с ним на табурет у стойки. – Я вижу, вы послушались моего доброго совета.

Капитан Хэррис крепче сжал чашку с кофе, но в ответ сказал только:

– Добрый вечер, Вернон.

– Подготовка к полету начнется на двадцать минут раньше обычного, – предупредил его Димирест. – Я хочу проверить, в порядке ли у вас бортовой журнал и на месте ли все инструкции.

Какое счастье, подумал Хэррис, что жена только вчера проверила инструкции и внесла туда последние изменения. Но еще надо будет просмотреть в экспедиции почту, не то этот мерзавец может потом поставить ему в вину, что он не исправил какой-то пункт, текст которого был утвержден только сегодня. Чтобы чем-то занять руки и успокоиться, капитан Хэррис набил трубку и закурил.

Он почувствовал на себе критический взгляд Димиреста.

– У вас неформенная рубашка.

На секунду Хэррис не поверил, что его коллега говорит это всерьез. Но когда понял, что тот и не думает шутить, лицо его стало цвета спелой сливы.

Форменные рубашки вызывали крайнее раздражение у пилотов не только «Транс-Америки», но и других авиакомпаний. Рубашки эти приобретались у поставщиков авиакомпании и стоили девять долларов; они были плохо сшиты, притом из материала весьма сомнительного качества. В обычном же магазине можно было купить рубашку куда лучше и дешевле, причем по виду она почти не отличалась от форменной. Многие пилоты ходили поэтому в неформенных рубашках. В том числе и Вернон Димирест. Энсон Хэррис не раз слышал, как презрительно отзывался Димирест о рубашках, поставляемых компанией, и противопоставлял им те, которые носил сам.

Димирест велел официантке подать кофе и примирительно сказал Хэррису:

– Ничего страшного. Я не напишу в рапорте о том, что видел вас в неформенной рубашке. Только переоденьтесь до того, как явитесь на мой корабль.

«Сдержись! – сказал себе Энсон Хэррис. – Великий Боже, дай мне силы! Только бы не сорваться – ведь именно этого добивается сукин сын. Но почему? Почему?»

Ладно. Ладно, решил он про себя: он проглотит обиду, сменит рубашку и наденет форменную. Он не даст Димиресту повода упрекнуть его хоть в чем-то – пусть даже в самой малости. Правда, не так-то просто будет добыть сегодня форменную рубашку. Наверно, придется одолжить ее – поменяться с кем-нибудь из капитанов или первых пилотов. Когда он скажет, зачем ему это нужно, никто не поверит. Он сам еле поверил своим ушам.

Ну ничего, у Димиреста тоже будет контрольный полет… и пусть он поостережется… и в очередной раз, и во все последующие. У Энсона Хэрриса немало хороших друзей среди старших пилотов. И уж он позаботится о том, чтобы Димиреста заставили надеть форменную рубашку, заставили следовать правилам во всем – во всем, вплоть до мелочей… А не то… Эта хитрая сволочь еще попомнит его, мрачно подумал Хэррис. Уж он постарается, чтобы попомнил.

– Эй, Энсон! – В голосе Димиреста звучал смешок. – Вы сейчас откусите мундштук у своей трубки.

Ведь и в самом деле чуть не откусил. Вспомнив сейчас эту сцену, Вернон Димирест хмыкнул. Да, полет будет легкий – для него.

Лифт остановился на четвертом этаже, и мысли Димиреста вернулись к настоящему. Он вышел в коридор, застланный ковром, и уверенно свернул налево – к квартире, которую Гвен Мейген занимала вместе со стюардессой «Юнайтед эйрлайнз». Димирест знал от Гвен, что ее соседки не будет дома – она улетела в ночной рейс. Он, по обыкновению, отстучал на звонке свои инициалы азбукой Морзе – точка-точка-точка-тире тире-точка-точка, – затем вошел, воспользовавшись тем же ключом, которым отпер дверь подъезда.

Гвен была в душе. Он услышал шум воды. Когда он подошел к двери ее спальни, она окликнула его: «Вернон, это ты?» Даже сейчас, перекрывая шум душа, голос ее звучал мягко и мелодично. И Димирест подумал: «Неудивительно, что Гвен имеет такой успех у пассажиров». Он сам видел, как они буквально тают – особенно мужчины, – когда она с присущим ей обаянием обращается к ним.

Он крикнул в ответ:

– Да, крошка.

Ее тонкое белье лежало на постели: нейлоновые трусики; прозрачный лифчик телесного цвета и такого же цвета пояс с резинками, комбинация из французского шелка с ручной вышивкой. Гвен носила обычную форму, но любила, чтобы под ней было дорогое белье. Кровь быстрее побежала по жилам Димиреста, и он нехотя отвел глаза от соблазнительных вещиц.

– Я рада, что ты пришел пораньше, – снова крикнула она. – Мне хотелось поговорить с тобой до полета.

– Отлично – время у нас есть.

– Если хочешь, можешь пока приготовить чай.

– О’кей.

Она приучила Вернона к английской манере пить чай в любое время дня, хотя прежде, до их знакомства, он вообще не любил чай. А теперь он так к нему пристрастился, что даже пил чай дома; это крайне удивляло Сару, особенно когда он требовал, чтобы чай был заварен по всем правилам, как учила его Гвен: сначала нагреть чайник, потом кипящей водой заливать чай.

Он прошел в крошечную кухоньку, где ему было все знакомо, и поставил чайник на конфорку. Потом отыскал в холодильнике пакетик молока, вылил его в молочник, отпил немного сам, а остальное поставил обратно. Он, конечно, предпочел бы виски с содовой, но, как большинство пилотов, уже за сутки до полета не брал в рот ни капли спиртного. По привычке он посмотрел на часы – было без трех минут восемь. И он машинально подумал о том, что в аэропорту сейчас уже кипит работа и какие-то люди готовят для него элегантный, рассчитанный на большие расстояния «Боинг-707», на котором он будет совершать свой пятитысячемильный полет в Рим.

В ванной закрыли кран, вода перестала литься. И в наступившей тишине Димирест снова стал весело напевать: «О соле мио».

7

Резкий, холодный ветер по-прежнему бушевал над аэропортом, по-прежнему валил густой снег.

Сидя в своей машине, Мел Бейкерсфелд вдруг снова почувствовал озноб. Полоса три-ноль