Открытие природы - Андреа Вульф

Не оставляя поисков подходящего судна, Гумбольдт обратился к шведскому консулу в Париже{258}, и тот пообещал устроить ему плавание из Марселя к побережью Северной Африки, в Алжир, откуда он мог бы посуху добраться до Египта. Кроме того, Гумбольдт просил своего лондонского знакомого Джозефа Бэнкса добыть паспорт для Бонплана на случай встречи в море с английским военным кораблем{259}. Он пытался застраховаться на случай любой неприятности. Сам он путешествовал с паспортом, выписанным послом Пруссии в Париже{260}. Кроме имени и возраста, этот документ содержал довольно подробное, хотя и не вполне объективное описание обладателя: серые глаза, широкий рот, большой нос, «оформленный подбородок». Гумбольдт в шутку нацарапал на полях: «широкий рот, толстый нос, но подбородок bien forme[6]».

В конце октября Гумбольдт и Бонплан устремились в Марсель, готовые к немедленному отплытию. Но какое там! На протяжении двух месяцев, не пропуская ни одного дня, они поднимались на холм, к старой церкви Нотр-Дам-де-ла-Гард, чтобы осмотреть гавань{261}. Каждый белеющий на горизонте парус вселял в них надежду. Потом до них дошло известие, что обещанный им фрегат сильно потрепал шторм, и тогда Гумбольдт решил зафрахтовать собственное судно. Увы, быстро выяснилось, что, сколько бы денег он ни сулил, ввиду недавно отгремевших морских сражений найти судно не представлялось возможным. Куда бы он ни сунулся, «все надежды разлетались вдребезги», писал он старому другу в Берлин{262}. Он был близок к отчаянию: карманы топорщились от денег, голова переполнялась прогрессивными научными знаниями, но путешествие все еще оставалось невозможным. Война и политика, жаловался Гумбольдт, остановили все, и «мир закрылся»{263}.

Наконец, в конце 1798 г., почти через два года после смерти матери, Гумбольдт махнул рукой на французов и отправился попытать счастья в Мадрид. Испанцы приобрели дурную славу тем, до чего неохотно они пускали на свои территории чужеземцев, тем не менее, прибегнув к своему умению очаровывать и к полезным связям при испанском дворе, Гумбольдт все-таки умудрился добыть разрешение. В начале мая 1799 г. испанский король Карлос IV повелел выдать Гумбольдту паспорт для посещения южноамериканских колоний и Филиппин при условии самостоятельного финансирования им этого путешествия{264}. В обмен Гумбольдт давал обещание снабдить королевский кабинет и сад образцами флоры и фауны. Никогда еще иностранцу не предоставлялось такой свободы исследовать принадлежавшие испанцам территории. Даже сами испанцы удивились решению короля.

Гумбольдт не собирался и дальше тратить время зря. Спустя пять дней после получения паспортов Гумбольдт и Бонплан выехали из Мадрида в Ла-Корунью, порт на северо-западной оконечности Испании, где их ждал фрегат «Писарро». В начале июня 1799 г. они были готовы к отплытию, несмотря на предостережения о близости британских военных судов. Ничто – ни пушки, ни страх неприятеля – не могло испортить счастливый момент. «У меня от радости кружится голова», – записал Гумбольдт{265}.

Он закупил солидный набор новейших приборов, начиная от телескопов и микроскопов до больших часов с маятником и компасов, в общей сложности сорок две штуки, по отдельности упакованных в прочные, выстланные бархатом ящики, а также склянки для хранения семян и образцов почв, рулоны бумаги, весы, несчетный инвентарь{266}. «Настроение у меня приподнятое, – отметил Гумбольдт в своем дневнике, – как и должно быть, когда начинается большая работа»{267}.

В письмах, написанных накануне отплытия, он объяснял свои намерения. Подобно прежним исследователям, он соберет растения, семена, минералы и животных. Он измерит высоту гор, определит широту и долготу и измерит температуру воды и воздуха. Но истинной целью путешествия, подчеркивал он, было открыть то, как «все силы природы переплетены и сплетены», как взаимосвязана органическая и неорганическая природа{268}. Человек нуждается в стремлении к «добру и величию», писал Гумбольдт в своем последнем письме из Испании, «все остальное зависит от хода событий».

В плавании в направлении тропиков Гумбольдта охватывало все более сильное возбуждение{269}. Они ловили и изучали рыб, медуз, водоросли и птиц. Он испытывал свои приборы, измерял температуру и высоту солнца. Однажды ночью вода, показалось, была в пламени от фосфоресценции. Все море, записал Гумбольдт в дневнике, было как «съедобный раствор, наполненный органическими частицами»{270}. После двухнедельного плавания они сделали недолгую остановку на острове Тенерифе, крупнейшем в архипелаге Канарских островов{271}. Причалили они в густом тумане, но когда он рассеялся, Гумбольдт увидел освещенную солнцем и сверкающую снегом вершину вулкана Пико-дель-Тейде. Он поспешил на нос корабля, чтобы затаив дыхание любоваться оттуда первой горой за пределами Европы, на которую ему предстояло взойти. Их корабль должен был простоять у острова Тенерифе всего пару дней, поэтому времени было в обрез.

Следующим утром Гумбольдт, Бонплан и несколько местных проводников отправились на вулкан без палаток и плащей, только лишь с охапкой «тонких факелов»{272}. В долинах было жарко, но лишь только они приступили к подъему, температура стала быстро падать. На вершине, на высоте более 12 000 футов, дул такой ветер, что трудно было устоять на ногах. Их лица мерзли, но ступни горели от жара, исходящего от горячей земли{273}. Гумбольдт не обращал внимания на боль. По его словам, в воздухе было разлито нечто придававшее ему «волшебную» прозрачность, и это предвещало новые диковины{274}. Он охотно провел бы на вершине гораздо больше времени, но пора было возвращаться на судно.