Гиблое место - Марина Серова

Итак, я стояла с таким вот лицом и косила глазами, пытаясь определить кандидатов на роль посредника.

Молодежи в церкви Успения действительно было много. Некоторые вполне подходили под мои представления о неофитах. Они меня почти не интересовали. Куда больше меня занимали те, что паслись возле них.

К сожалению, никто под горшок острижен не был, что несколько затрудняло мою задачу.

Сзади меня негромко кашлянули. Я обернулась.

За моей спиной стояли двое. Один был лет сорока, мелкий, невыразительный такой. Длинные волосы сзади были забраны в жидкий пучок. Примечательным был его нос — этакая большая бульба, картошечка без мундира. Он отчего-то пристально смотрел в мою сторону. Наверное, я ему тоже казалась подозрительной.

Нащупав под юбкой свой пистолетик, я немного успокоилась — он на месте, не выпал, и значит, его внимание привлекло что-то другое.

Второй… Вот тут сердце мое затрепетало. Я его узнала сразу. Взмах ресниц и взгляд, брошенный вскользь… Мой черноокий «кавказец» стоял за моей спиной, и я его совершенно не интересовала.

Последним экземпляром в этой компании была толстенькая барышня, вполне подходящая на роль неофитки. Она хлопала восторженными глазенками и смотрела на распятие такими очами, что мне сразу стало не по себе — я была здесь лишней, как и все остальные. Господь умер на кресте исключительно ради нее.

Отчего меня заинтересовала именно эта троица — я и сама еще не поняла. Но кто-то из этих двоих явно охотился за толстушкой.

Тем более что добычей она была вполне привлекательной.

Искренне молясь, чтобы это был все-таки не равнодушный к моим чарам темноволосый красавец, я сфокусировала свое внимание на Картошке. Тем более что он так сверлил меня взглядом, что мой ответный интерес был, можно сказать, просто данью вежливости.

Он же пытался пододвинуться ближе, явно готовый затеять со мной беседу.

Я поощряла каждое его движение в эту сторону еле заметными, но ненавязчивыми улыбками.

За этими маневрами я и не заметила, как они исчезли.

«Кавказец» с толстушкой.

Резко развернувшись, я увидела их, мирно и увлеченно беседующих в сторонке.

Я почувствовала себя обманутой. «Кавказец» явно более благоволил к ней. Он слушал ее, потом говорил что-то, и они были поглощены друг другом, как пара влюбленных.

В конце концов, это даже неприлично — так вести себя в церкви!

Я подошла ближе, стараясь оставаться незамеченной.

Они говорили очень тихо.

— Таинство исповеди… Истинная вера… Страшный суд…

Мне удавалось услышать только обрывки фраз.

— Исповедоваться можно только у старца, — вдруг явственно услышала я.

Кто это сказал?

Голоса у них были похожи. К тому же они переговаривались шепотом. Кажется, «кавказец»…

Дальше отчетливо прозвучало имя Бориса…

Я подошла вплотную. Скоро настанет мой черед вступить в игру. Но как?

Я лихорадочно прикидывала в уме все варианты, ища самый безопасный.

Дыхание за моей спиной заставило меня обернуться.

Мои глаза встретились с серыми, бесцветными. Бородавка на щеке — и нос картошкой.

— Вы свечку покупать? — спросил он гнусавым голосом.

— Да, — кивнула я.

— Это вон туда, — махнул он рукой в сторону ларька. — Из новеньких будете?

Я кивнула, ожидая продолжения.

Но он только пробормотал, что это славно, и поспешил к выходу.

Я его больше не интересовала.

Бросив взгляд в сторону, где еще недавно стояла так живо интересующая меня пара, я остолбенела.

Их на месте уже не было. Растаяли, как дым, так и оставив мне полное неведение, кто из них говорил о противном старце Борисе…

Похоже, что я прокололась, как Иван Бездомный в бессмертном романе…

Я вылетела из церкви, пытаясь увидеть моих «подследственных». Никого… И толстушки нет, и «кавказца», да и белесый Картошка с манерами Коровьева исчез! Ну что за невезение?

Расстроенная, я поплелась к трамвайной остановке, ругая себя за невесть откуда появившееся простодушие и сваливая все на Ритку — поскольку я упорно продолжала связывать все свои неудачи с ее присутствием.

Слава богу, я все-таки остановила себя. Незачем вешать свои оплошности на несчастного человека. Как в песенке: «Ты сама и виновата, и никто не виноват».

И — в конце концов, еще не все потеряно… Вечерняя служба будет, и наверняка работа у них не окончена. Кстати, зря я не прикатила сюда на машине. Им же нужны не простые неофиты, а неофиты, обладающие деньгами…

Домой я доехала на удивление быстро — и теперь поднималась по лестнице, уныло плетясь от стыда за то, что не сумела поймать злоумышленников на месте преступления. Конечно, унылости в мое сознание добавляло подозрение, что именно мой жгучий красавец, который был так упоительно красив, судя по всему, и являлся поганцем-посредником.

Так сказать, стриг купоны на человеческом простодушии и вере. Стоп. На вере?..

Я вспомнила слова отца Николая. Какая там вера? Если у тех, кого они вербуют, на первом месте они сами. Как сказала Катя, старец Наум не заметил первозданной исключительности Димы, чем обидел его настолько, что тот польстился на доморощенного Бориса, вообще непонятно откуда явившегося… Значит, в их характере доминирующим является именно их непомерно раздутое эго?

Может, послать их в вожделенное «Светлое Место», и пусть себе там тусуются? А самой спокойно заняться своим делом — розысками какого-нибудь загулявшего «СД-рома»?

Да я бы так и сделала, честное слово! Только вот вспомнился этот обескровленный пацан, с такими страшными, синими запястьями… Вспомнились вульгарные и дикие угрозы Кате и ее матери. Вспомнился настойчивый и гнусавый голос, рекомендующий мне убраться подальше и не беспокоить их величества своим вниманием.

— Ну вот вам и фигушки, — проворчала я. — Не задевали бы меня — я бы так и сделала. Но мой характер, увы, обладает некоторой непереносимостью, и я терпеть не могу, когда мне приказывают утереться после смачного плевка в лицо!

— Что вы сказали?

Я подняла глаза. На меня остолбенело уставилась моя соседка. В порыве вежливости я уже собралась с ней поздороваться, но вспомнила, что я пока брюнетка, и бедняжка запросто упадет в обморок после такого номера.

— Ничего, — покачала я головой. — Это я сама с собой разговариваю.

— А Танечки еще нет.

Она продолжала смотреть на меня.

— Она оставила мне ключ, я ее подожду, — выкрутилась я из щекотливой ситуации.