Бомарше - Рене де Кастр

3. Г-н Телле, главный лесничий Шалона, сын еврея по имени Телле-Дакоста, который начал с торговли украшениями и подержанными вещами, а впоследствии разбогател с помощью братьев Пари; он был признан без возражений, а затем, как говорят, исключен из собрания, так как был обвинен в том, что вновь занялся делом своего отца, но я не знаю, насколько это соответствует действительности.

4. Г-н Дювосель, главный лесничий Парижа, сын Дювоселя — сына пуговичника, впоследствии работавшего в лавке своего брата на одной из улочек Фера, затем ставшего его компаньоном и, наконец, хозяином лавки. Г-н Дювосель не встретил никаких препятствий при принятии на должность».

Благоразумнее было бы не предавать гласности эти подробности, видимо, соответствовавшие действительности, и не писать о них в таком легкомысленном тоне. Все говорит о том, что противники Бомарше оказались в курсе его демарша, и это никак не могло изменить к лучшему их отношения к претенденту на высокую должность, который ставил их в один ряд с мольеровским г-ном Журденом.

Хотя Людовик XV не испытывал неприязни к Бомарше, министр его двора г-н де Сен-Флорантен, находившийся с бывшим часовщиком не в самых лучших отношениях, воспротивился его назначению на должность главного лесничего и отказался ставить свою подпись на королевской грамоте после подписи короля. Людовик XV, как всегда, пошел на поводу у своего министра, и должность была отдана другому претенденту.

Этот неприятный для Бомарше эпизод стал знаменательной вехой в его биографии: если бы он добился желаемой должности, обязанности вынудили бы его переехать в провинцию, и он оказался бы всего лишь одним из восемнадцати главных лесничих королевства. Поражение, не повлияв на его жизненные принципы, научило Бомарше, как и его Фигаро, стойко переносить несчастья. Чтобы сдержать слезы, он расточал улыбки. И все же его попытка перейти в дворянское сословие увенчалась успехом. Для сына часовщика и бывшего подмастерья, получившего в тридцать лет дворянство, занимавшего не последние должности при дворе и уже нажившего приличное состояние, это было блестящим началом карьеры, которое следовало развить, и Бомарше немедля взялся за дело.

После неудачной попытки получить должность главного лесничего королевства и прежде чем бросаться в новые авантюры, Бомарше благоразумно занялся обустройством своего быта, нарушенного вдовством. Тяжба с Обертенами сделала невозможным его совместное проживание с бывшей тещей и свояченицами. Жить одному в каких-нибудь меблированных комнатах тридцатилетнему мужчине не хотелось; поселиться у одной из любовниц он тоже не мог — несмотря на царившую свободу нравов, новоиспеченному дворянину, желающему преуспеть, следовало заботиться о своей репутации.

Помимо всего прочего, Бомарше очень осложнил положение своего отца, вынудив того оставить профессию часовщика; старик Карон оказался на вторых ролях в семье зятя Лепина, в том самом доме, которым управлял в течение сорока лет. На этого пенсионера поневоле, тяжело переносившего свое вдовство и страдавшего от болезни почек, навалились еще и финансовые проблемы. Дело в том, что Карон-отец при посредничестве своего другого зятя — Гильбера, обосновавшегося с 1748 года в Мадриде, выполнял заказы для испанских клиентов. Многие из этих заказов остались неоплаченными, а парижские кредиторы требовали от часовщика вернуть деньги. Из-за всего этого старик оказался в такой ужасной ситуации, что чуть было не покончил с собой.

Несмотря на свой пост при дворе, Пьер Огюстен вел себя в отцовском доме так же просто, как и прежде, и как и прежде его любили все соседи по кварталу Сен-Дени. Частенько навещая отца, обычно коротавшего время за чтением романов Ричардсона или пьес Детуша, Пьер Огюстен стал замечать его угнетенное состояние. Жюли по секрету поведала брату, что отцу не избежать позора, если он не уплатит кредиторам 50 тысяч ливров. Бомарше, не колеблясь дат эту сумму, дабы спасти честь родителя. Плюс ко всему, памятуя об атмосфере счастья, царившей когда-то в родительском доме, Пьер Огюстен решил воскресить ее, вновь поселившись вместе со своим стариком-отцом и двумя незамужними сестрами Жюли и Тонтон. Дом на улице Сен-Дени перешел в полное распоряжение супругов Лепин, а Бомарше, взяв в долг 44 тысячи ливров, купил красивый особняк — номер 26 по улице Конде, который сохранился и поныне. Это четырехэтажное здание с четырьмя огромными окнами по фасаду и с пристройкой для слуг было возведено за сто лет до того для некоего капитана караульной службы по фамилии Тестю. И вот что удивительно: в этом доме балконные решетки из кованого железа были украшены монограммой С. А. Пьер Огюстен увидел в этом перст судьбы: первая буква монограммы была той же, что и первая буква его фамилии Caron (Карон), а вторая была начальной буквой его второго имени Augustin (Огюстен). В цокольном этаже особняка находился каретный сарай с конюшней на две пары лошадей, просторные кухни и столовая, последнее было модным нововведением, еще не прижившимся повсеместно. Сам Бомарше занял второй этаж с отдельным входом; здесь были расположены две большие гостиные и кабинет. Пьер Огюстен не хотел стеснять свою свободу. Отец и сестры разместились на третьем и четвертом этажах. Из окон противоположной стороны дома открывался чудный вид на роскошные сады принца Конде, и создавалось ощущение, что находишься за городом.

31 января 1763 года в кабинете нотариуса Булара заботами Жюли была оформлена купчая на дом с обязательством оплатить векселя в течение двух лет. Теперь нужно было уговорить папашу Карона сменить место жительства, и Бомарше послал ему письмо, в котором привел такие убедительные доводы, что старый часовщик и не подумал сопротивляться.

«Я должен постараться успокоить своего сына, столь достойного и столь уважительного… Действительно, болезнь, от которой я постепенно начал оправляться, была такой жестокой, такой долгой и такой мало заслуженной, что… не лучшим образом сказалась на моем характере. Я раздражался по поводу и без повода, и даже временами впадал в отчаяние, от которого меня с трудом спасали мои моральные принципы. Но, дорогой друг, разве это означает, что в предвкушении чудесной жизни, кою готовит мне ваша дружба, я хотел бы нарушить спокойствие жизни вашей?.. Я с умилением благословляю небеса за то, что на старости лет нахожу опору в моем сыне, столь прекрасном по натуре, и нынешнее мое положение не только не угнетает меня, но возвышает и согревает мою душу сладостной мыслью, что после Бога своим благоденствием я обязан только ему одному…»

Документов, свидетельствующих о честности и порядочности Бомарше, так мало, что это письмо, такое непосредственное и искреннее, стоило процитировать. Оно рисует нам Пьера Огюстена в духе персонажей Руссо, родившихся с чистой и доброй душой, но потом испорченных жизнью и обществом.

Семейный быт на улице Конде был будто бы списан с одной из картин Грёза. Это был дом добропорядочных мешан с претензиями на принадлежность к благородному сословию. Жюли взяла себе имя брата и стала называться девицей де Бомарше, а Тонтон, чтобы не отставать от сестры, после переезда на левый берег Сены превратилась в девицу де Буагарнье. Один лишь старик-отец сохранил верность своей фамилии Карон.