Винтовая лестница. Стена - Мэри Робертс Райнхарт

выразил по этому поводу свое сожаление. И все. С этого момента до вечера понедельника, когда мистер Бейли пришел в полицию и сдался, мало что известно о его действиях. Где-то после часа дня в субботу он был на телеграфе, откуда послал две телеграммы. В субботу вечером был в Гринвуд-клубе и выглядел очень странно. Сообщалось, что его выпустят под залог, который составит огромную сумму, в середине дня во вторник.

В заключение в статье говорилось, что хотя работники банка отказались делать какие бы то ни было заявления до тех пор, пока ревизор не закончит свою работу, стало известно, что из банка исчезли ценные бумаги на сумму около миллиона с четвертью. Затем следовала критика по поводу того, как такое оказалось возможным, высказывалось мнение, что банком не должен руководить один человек, что правление собиралось только для того, чтобы пообедать вместе и выслушать краткий отчет кассира, и что политика правительства, которое считает возможным всего только два раза в год проверять в течение двух-трех дней работу банка, несостоятельна. Арест кассира, однако, ни на йоту не приблизил раскрытие аферы. Не впервые подчиненные — «стрелочники» отвечают за махинации дельцов-начальников. Такие понятия, как биржевая игра, растрата, часто используются вместе, но имя Джона Бейли не было известно на бирже. Единственно, что он сказал, когда сдался полиции, так это то, что нужно срочно вызвать мистера Армстронга. В ответ на телеграмму, которая в конечном итоге разыскала президента Торгового банка в маленьком калифорнийском городе, доктор Уолкер, молодой врач, уехавший вместе с Армстронгами, сообщил, что Пол Армстронг очень болен и не может передвигаться.

Таково было положение дел вечером во вторник, когда я прочитала статью в газете. Торговый банк прекратил все выплаты, Джон Бейли арестован по обвинению в срыве его работы, Пол Армстронг лежал больной в Калифорнии, а его единственный сын застрелен за два дня до этого. Я была в расстроенных чувствах. Дети мои потеряли все свои сбережения. Правда, у меня средств было достаточно. Я могла бы поделиться с ними, если бы они согласились на это. Но Гертруда была в отчаянии, и здесь я не могла ей ничем помочь. Человек, которого она полюбила, обвинялся в огромной растрате и даже в еще худших грехах. Джона Бейли могли также обвинить в убийстве Арнольда Армстронга… Гертруда, наплакавшись, подняла голову.

— Зачем он сделал это, Хэлси? — начала причитать она. — Почему ты не остановил его? Это же самоубийство! Хэлси смотрел в окно невидящим взглядом.

— Это было единственное, что он мог сделать, Труд, — ответил он наконец. — Тетя Рэй, когда я встретил Джека в Гринвуд-клубе в субботу вечером, он был в совершеннейшем отчаянии. Я не мог говорить об этом, пока Джек не разрешит мне, но… он не виновен во всем этом, поверь мне. Мы с Труд думали, что помогаем ему, но получилось наоборот. Он решил вернуться и сдаться полиции. Ведь именно так должен был поступить невиновный человек?

— Зачем же он тогда бежал? — спросила я. Уверения Хэлси меня не убедили. — Невиновный человек не будет убегать в три часа ночи. Мне кажется, он просто решил, что скрыться ему не удастся, и отправился к властям. Его карта была бита… Гертруда возмутилась.

— Ты несправедлива! — вспылила она. — Ты ничего не знаешь, а обвиняешь его!

— Я знаю, что все мы потеряли много денег. И буду считать мистера Бейли невиновным, когда это будет доказано. Ты заявляешь, что он неповинен, что он ни в чем не замешан, тебе что-то известно, но ты не можешь ничего рассказать мне. Так чему же я должна верить? Хэлси похлопал меня по руке.

— И все же ты должна верить нам, тетя Рэй. Джек Бейли не взял ни цента. Увидишь, через день-другой настоящий растратчик станет известен всем.

— Я поверю этому, когда это будет доказано, — повторила я. — А пока что не верю никому. Уж такие мы есть, Иннесы. Гертруда вскочила.

— Хэлси, разве вор не станет известен, когда облигации поступят в продажу? Хэлси улыбнулся ей с чувством превосходства.

— Увы, этого не произойдет. Облигации возьмет тот, кто имеет к ним доступ. И затем он положит их под залог займа в другой банк. Таким образом этот делец получит восемьдесят процентов их стоимости.

— Наличными?

— Совершенно верно, наличными.

— Но все-таки человек, который сделает это, будет предан огласке? Он же не сможет тайком провернуть такую сделку.

— Да. И я совершенно уверен в том, что банк обокрал сам Пол Армстронг. Думаю, таким образом он сможет заработать не меньше миллиона. И никогда сюда не вернется. — Хэлси горестно вздохнул. — А я теперь стал нищим, поэтому ничего не смогу предложить Луизе. Я просто схожу с ума из-за всего этого.

В тот день самые обычные события могли перевернуть нашу жизнь. Поэтому, когда Хэлси позвали к телефону, я перестала делать вид, что ем то, что лежит у меня на тарелке. Он вскоре возвратился. Лицо его было каким-то опрокинутым. Однако Хэлси выждал, пока Томас выйдет из комнаты, и лишь потом сказал:

— Сегодня утром Пол Армстронг умер в Калифорнии. Что бы он ни натворил, закон теперь не сможет наказать его. Гертруда побледнела.

— Единственный человек, который мог бы доказать невиновность Джека, не сможет этого сделать! — сказала она грустно.

— Кроме того, мистер Армстронг теперь не сможет защитить и себя, — добавила я. — Когда ваш Джек придет ко мне и принесет двести тысяч долларов, примерно столько, сколько вы потеряли, я поверю в его невиновность. Но не раньше.

Хэлси в сердцах бросил свою сигарету в пепельницу.

— Ты опять за свое, тетя Рэй. Если бы он был вором, он мог бы вернуть деньги. Но если он чист, то у него, возможно, нет и десятой доли таких денег. Тем более наличными. Ты рассуждаешь с типичной женской логикой.

Гертруда, бледная и расстроенная, вдруг покраснела от возмущения. Она встала рядом со мной, высокая и тоненькая, и с обидой посмотрела на меня сверху вниз.

— Я считала тебя своей матерью, — сказала она взволнованно. — Я любила тебя, как свою мать. Верила тебе. И теперь, когда ты мне так нужна, ты отворачиваешься от меня. Уверяю тебя, Джек Бейли — прекрасный честный человек. Если ты считаешь, что это не так, то ты…

— Гертруда! — резко оборвал ее Хэлси. Она не нашла ничего лучше, как снова сесть за стол, уронить голову и зарыдать в отчаянии.

— Я люблю его, люблю, — всхлипывала она. Это прежде так не соответствовало ее непреклонному, гордому характеру. Она и в детстве не была плаксой. — Разве я