Последний романтик - Тара Конклин

Огни в зале мигнули, потом еще раз. Микрофон отключился, и я замолчала. Генри, милый Генри встал со своего места в первом ряду и начал подниматься на сцену. Ему было всего восемьдесят четыре, но его колени все эти годы болели от верховой езды, так что он прихрамывал, преодлевая подъем. Возле меня как раз был свободный стул, с которого только что убежал организатор, и Генри сел на него, взял мою руку и поднес к губам. Из второго ряда на нас смотрели молодые мужчина и женщина. У нее были ярко-красные, как флаг, волосы, он обнимал ее за плечи, а ее волосы падали ему на грудь. Они тоже держались за руки. «Сплетенные, – подумала я. – Связанные, свитые, соединенные».

И в этот момент зал погрузился во тьму. Я почувствовала, как Генри сжал мою руку. С балкона раздался короткий, резкий вскрик, но остальная толпа сидела тихо. Ни шума рвущихся к выходу, ни истерик. Такие вещи случались слишком часто, чтобы поднимать панику. Но я все равно ощущала в зале накал напряжения. Глубокие вдохи, руки, стискивающие другие руки, выступающий на ладонях пот, глаза, уставившиеся в пустоту. Испуганный и успокаивающий шепот.

Мы просидели в темноте минуту, три, пять. Мои мысли обратились к Луне, той юной Луне из зала, и другой Луне где-то там еще. Жива ли еще эта Луна? Думает ли она когда-нибудь обо мне? Носит ли на пальце кольцо с бриллиантом? Или цепочку на шее? Или они спрятаны где-то в ящике, брошены и забыты?

Мои глаза привыкли к темноте. Несколько указателей на выход светилось оранжевым светом. Зеленоватыми бликами, как светляки летней ночью, мерцали экраны телефонов. Я вспомнила проверку безопасности: в зале строго запрещены все приборы! Но конечно, люди всегда найдут способ обойти правила.

– Весь город обесточен! – воскликнула какая-то женщина, читая с подсветкой.

Эта информация вызвала в зале оживление, вскрики и торопливые, приглушенные разговоры. «Кого волнует, что там в городе?» – подумала я. Возможно, это очередной мегашторм, или глубокие подземные толчки, или ураган где-то на Борнео. Новости меня утомляли. Новости нагоняли скуку. Какая разница? Мы сидим тут, как те утки. С тем же успехом можно, вытащив из кармана шоколадку, держать за руку своего любимого и улыбаться.

За сценой я услыхала шорох и суетливые шаги технического персонала, которые торопливо пытались наладить освещение.

– Вот он, – послышался голос, – вот генератор.

Раздался звук, как будто волокли тяжелый предмет, и тусклый желтый свет появился вдоль основания стен и вдоль рядов, между сиденьями.

Внезапно помещение переменилось. Оно не было больше темным и угрожающим, но перестало быть большой аудиторией, поделенной на сцену и зал. Теперь это была просто большая уютная комната с выгнутым потолком и множеством стульев. «О, это уже что-то, – подумала я. – Теперь можно будет поговорить как следует. Можно будет дойти до важных вещей».

Юная женщина Луна сидела, примостившись на складном стуле. Теперь она снова поднялась. Она тихонько постучала по микрофону, но он не работал, и она просто окликнула меня: «Миссис Скиннер?»

Я испытала нерационально сильный прилив симпатии к ней. Эта родинка на правой скуле. Я старалась вспомнить другую Луну, ту, из прошлой жизни.

– Да, дорогая, – ответила я. – Пожалуйста, продолжайте. – Мне хотелось схватить и защитить ее, вытащить ее отсюда, забрать в свой дом в лесу с его заборами, бункером, генератором и свежей родниковой водой. Там я могла убедить себя, что мы в безопасности.

– Когда начался распад? – спросила Луна.

– Распад? – повторила я.

– Вы сказали, что это история об ошибках любви, – сказала Луна обвинительным тоном. – Вы сами так сказали.

– Да, я так сказала.

– В «Поэме Любви» вы несколько раз повторяете слово распад. Вы сказали, что в вашей семье было счастье, а потом… – Луна не закончила фразы. Ее вопрос нависал надо мной, над всеми нами.

– А потом… – повторила я. Откашлялась. Взглянула на Генри, и он подмигнул и кивнул мне, чтобы я продолжала. «Если у меня что и получалось в этой жизни, – подумала я, – так это выбирать мужей».

Когда же начался распад Джо? Я задумалась, как ответить на вопрос Луны. Когда он встретил Сандрин? Или начал работать в «Морган капитал»? Или когда его бейсбольная карьера завершилась в одно мгновение? А может, это началось еще раньше, когда он был еще ребенком, золотым и высоким, похожим на мужчину, которому весь Бексли поклонялся, как местному божку маленького городка. Когда потом я спрашивала об этом сестер, то Кэролайн считала, что все это началось во время Паузы, когда нам впервые открылись пути, по которым может исчезнуть любовь. «Мы были слишком молоды, – сказала Кэролайн, – для такой мудрости».

Рене не согласилась, нет, с Джо это сделала не Пауза. Вспомни день похорон отца, когда он злился и выл. Рене думала, что распад начался еще тогда, в желтом доме, когда Джо, схвативший каминную кочергу, был окружен теми, кто любил его, но никто, даже никто из нас, не мог ему помочь. Вот с той минуты, считала она, это и было написано на его коже, впрыснуто в его вены.

Распасться значит распуститься, отделиться, распутаться, отсоединиться. Разлететься в куски.

– Вот что я вам скажу, – повторила я. – Любовь вашей жизни – та, которую вы предаете больше всего. Любовь, определяющая вас, – та, от которой вы однажды отвернетесь. – Теперь я говорила только для Луны, не для женщины с красными волосами, не для ее партнера, не для безликой массы зала, заплатившей за то, чтобы послушать меня. Только для Луны. – Распад начался, – сказала я, но тут же остановилась и опустила голову. – Боюсь, я не знаю, когда он начался. Но я помню, как впервые осознала, что он происходит.

Осень 2004-го. Год выборов. После 9 сентября прошло уже достаточно времени, чтобы мы не говорили об этом каждый день, но все еще слишком мало, чтобы горизонт Манхэттена не казался разорванным. Я согласилась помочь Кэролайн убраться в новом доме, который они только что сняли в маленьком городке Хэмден, Коннектикут. С тех пор, как Кэролайн с Натаном уехали из Бексли, я видела их семейство очень нерегулярно. За двенадцать лет они переезжали четыре раза, из одного университетского города в другой, потому что Натан защищал диссертацию и искал постоянную преподавательскую работу. Семейство Скиннер-Даффи к этому моменту насчитывало пять человек: Натан, Кэролайн, десятилетний Луис и шестилетние близнецы Лили и Беатрис. Последние разы они переезжали в места, где жили брат и сестра Натана, – Терри в Колумбусе, Мэдди в Остине. Мы уж думали, что они так и осядут в Техасе и дети вырастут с местным характерным говорком и пристрастием к барбекю, но месяц назад Натан получил приглашение на должность с испытательным сроком в небольшом гуманитарном колледже Хэмдена, который находился в получасе езды на машине от Нони в Бексли и в часовой поездке на поезде от меня, Рене и Джо в Нью-Йорке.