Найденный мир - Андрей Уланов

– Лучше бы они и оставались вымершими, – мрачно заметил Злобин.

– Лучше бы вы подумали вот о чем, – в тон ему отозвался Обручев. – Эти животные, при всей своей опасности, – не главные хищники здесь. Они ведут себя как падальщики, подбирают остатки чужой добычи. Гиены. А рядом с гиенами должны быть львы. «Черные петухи», кажется, некрупные твари: с собаку размером. Существа, которых боятся травоядные ящеры, ростом не меньше человека. И мне очень не хотелось бы проверять, на что способны они, при свойственной рептилиям живучести, силе… и холодной, бессмысленной злобе.

В проповедях церковников, заключил Дмитрий Мушкетов, содержалось здравое зерно. Свойства характера, приведшие к гибели капитана Генри Кайла, невозможно было назвать иначе как жадностью и гордыней.

Жадность еще можно было оправдать: содержание «Фальконета» и почти трех десятков человек его разношерстной команды обходилось недешево, а прибыли в торговле всем подряд не всегда покрывали расходы. А вот твердую, ни на чем не основанную убежденность капитана в том, что самый завиральный план может быть выполнен, если только исполнение его обещает изрядный барыш, невозможно было объяснить ничем, кроме гордыни. В общении с туземцами Соломоновых островов, где капитан Кайл закупал копру и жемчуг, такой самоуверенности было самое место – дикарь, как известно, понимает лишь язык силы и нутром чувствует ману белого человека, если тот, конечно, наделен ею в достаточной степени. К несчастью, запугать или заворожить тем же способом скептических портовых чиновников оказывалось невозможно, что приводило капитана попеременно в недоумение и ярость, но никак не помогало осуществлению его – временами наполеоновских – планов.

Приливная волна, возвестившая о Разломе, застала «Фальконет» в открытом море на пути к Филиппинам. Кому – бедствие, а кому и счастье: месяца три капитан Кайл перевозил беженцев и грузы между пострадавшими портами Индокитая, пользуясь тем, что волна цунами размазала о берег едва не треть торгового флота тамошних мест. Но ближе к осени капитану пришла в голову идея столь же преступная, сколь в потенции прибыльная: воспользоваться сумятицей и хаосом, чтобы направить часть потока переселенцев в более выгодное русло.

Благодатная земля Северо-Американских Соединенных Штатов, откуда был родом капитан, привечала иммигрантов – но далеко не всяких. Покуда нищий житель Азии строил железные дороги и дамбы, ему находилось место в краю свободных людей. Когда оказалось, что трудолюбивый китаец или индус занимает место и зарабатывает деньги, которые считал своими белый человек, гостеприимство резко пошло на убыль. Начиная с печально известного Акта об исключении китайцев законы и суды встали преградами на пути переселенцев; а там, где видна преграда, всегда находится способ ее обойти. Землетрясение 1906 года, сровнявшее с землей Сан-Франциско, породило, будто вызвав по примеру Язона из пашни, сущие орды «бумажных сыновей» и «бумажных дочерей», получавших вид на жительство по фальшивым свидетельствам о якобы утерянных документах. Два года спустя их волна пошла на убыль, но теперь, когда на Западное побережье обрушилась новая катастрофа, самое время было влить в старые мехи новую кровь.

Разумеется, договариваться с фальшивыми родственниками по ту сторону океана времени не было, но на этот случай у капитана Кайла имелась козырная карта. В поисках лучшей доли за море устремлялись работники. В первую очередь, естественно, мужчины. И тем из них, кто сумел устроиться в новой жизни, не всегда находились невесты. Капитан намеревался привезти в Америку полные трюмы молодых, здоровых, смазливых – насколько могут быть смазливы «узкоглазые обезьяны» – девок. И получить барыш с богоугодного дела создания новых семей.

О том, что линия Разлома прервала сообщение между берегами Тихого океана, он не то чтобы не знал в тот момент, но попросту не поверил.

Наперекосяк пошло все и сразу. Старпом Рэндольф, служивший на борту «Фальконета» штатным голосом разума и осторожности, так и не сумел убедить капитана, что китайцы станут платить разве что за китайских невест, а перспектива связать судьбу с филиппинками и кореянками привлечет их не больше, чем самого Кайла возможность пойти под венец с какой-нибудь папуаской с Новой Гвинеи. Потом оказалось, что запасти достаточно провизии и пресной воды, чтобы добраться до Калифорнии с живым грузом на борту, невозможно, и капитан, не в силах отказаться от своего предприятия, изменил план – недостающим решено было закупиться на Гавайях.

Разумеется, до Сандвичевых островов шхуна не добралась. Капитан пожал плечами и уменьшил «желтомордым мартышкам» пайки. Бури на изломе года бушевали такие, что сильно отнесенный к северу «Фальконет» трижды репетировал свою гибель в волнах, прежде чем напороться на скалы в том месте, где – если верить картам старого мира – не было ничего, кроме океана на сотни миль на все тридцать два румба.

Еще несколько дней команда пыталась бороться. Пробоину в борту кое-как заделали, и «Фальконет» двинулся вдоль берега на северо-восток: капитан, против всякой очевидности, решил, что ощерившийся рифами скальный массив Земли Толля – не что иное, как неведомый участок побережья Орегона или Британской Колумбии, и, если хорошо поискать, можно выйти к гавани Ванкувера, Сиэтла или Астории. Лишь бы унялась проклятая буря…

Буря не унималась. А три дня спустя очередная приливная волна с размаху насадила шхуну на камни, переломив напополам. Команда и выжившие невесты-на-продажу оказались выброшены на незнакомый берег: без запасов провизии, истощившихся вконец еще до крушения, без средств к выживанию и безо всякого понятия о том, где находятся.

Некоторое время капитан еще продолжал утверждать, что «Фальконет» достиг родных берегов. Разувериться в этом ему не довелось.

– Эти проклятые птицы… – хрипел Рэндольф. Мушкетов понял его с трудом: старпом произносил «themdamnbirds» в одно слово. – Этипроклятыептицы…

За скалистой стеной, естественным барьером против наступающих волн, простиралась равнина, поросшая редким лесом вперемешку с участками непролазного кустарника. Нашедшие укрытие в пещерах матросы обрадовались было, ожидая, что смогут прокормиться в ожидании проплывающего мимо побережья корабля, но их постигло жестокое разочарование. Растительность оказалась незнакомой и пугающей, никаких плодов не приносила – чему не стоило удивляться, учитывая время года, – и таила в себе множество опасностей.

Самые крупные обитатели редколесья оказались относительно безобидными. Старпом называл их просто «чудовищами» и не мог внятно описать: у Мушкетова сложилось впечатление, что американцы столкнулись с какой-то разновидностью динозавров. Существа эти, достигавшие размеров слона, не переносили вида стоящего человека и набрасывались, пытаясь растоптать, но, стоило охотникам опуститься на корточки, теряли к ним всякий интерес и продолжали пастись. Однако за стадами чудовищ следовали хищники – те самые проклятые птицы.

Как выглядели они, геолог тоже не понял. При упоминании их старпом впадал в немой ужас. За помощью приходилось обращаться к звероватому филиппинцу, который оказался боцманом «Фальконета» и отзывался на фамилию Поертена, но тот владел английским скверно, да вдобавок отличался невероятным акцентом. Птицы, да – на этом сходились оба; но птицы, лишенные крыльев. Перья, зубы и смертоносные задние лапы. Поертена пошарил под рубахой, вытащил обвязанный шнурком кривой черный нож, и геолог не сразу понял, что это – отрубленный коготь хищника. Оружие, самой природой созданное, чтобы рвать и резать. Капитану Кайлу такой коготь вспорол живот за миг до того, как страшные челюсти перекусили шею, а потом тварь в суматохе убила еще троих матросов и сдохла, только когда в ее жилистое тело угодило восемь пуль. Последняя вошла чудовищу между глаз, и даже после этого лапы судорожно дергались еще с четверть часа и не застыли, даже когда остальная стая драла остывающую тушу мертвого собрата.