Братство волка - Эли Бертэ

Искренней ли была симпатия Ларош-Боассо к сыну своего кредитора? На этот счет в обществе сомневались. Одни уверяли, что Легри был для барона кем-то вроде шпиона, которому было поручено наблюдать за его поступками. Другие говорили, что Ларош-Боассо, действуя таким образом, хотел угодить бывшему прокурору и посредством сына выпрашивал у отца большие суммы. При том мещанин играл роль друга так, что не оскорблял раздражительную гордость своего покровителя. Он угождал ему до раболепия. Ларош-Боассо не мог сказать ни слова, не мог сделать самого незначительного поступка, чтобы тот не расхвалил его до чрезмерности и не осыпал барона лестью. Сверх того, Легри был надежным и искусным поверенным во всевозможных поручениях, которые были бы противны менее преданному и более щепетильному товарищу. Стало быть, не было ничего невероятного в том, что подобный друг сделался почти необходимым для человека с характером барона. Может быть, Ларош-Боассо имел к Легри некоторую привязанность, если только барон вообще мог любить кого-нибудь, кроме самого себя.

Друзья виделись несколько дней назад, но Легри счел бы себя обесславленным, если б не присутствовал в Меркоаре. Барон, который думал, что ему понадобится помощь его верного друга, позаботился о том, чтобы пригласить его. Они встретились в замке, и Кристина де Баржак, столь обходительная к барону, не могла не принять Легри благосклонно как друга своего друга. Разговор между тремя особами все больше и больше воодушевлялся. Но ни кавалер, ни сестра Маглоар не были в восторге от этого обстоятельства. В особенности их раздражал Ларош-Боассо, со своей надменной наружностью, самоуверенным обращением, щегольским голубым бархатным мундиром с серебряными галунами. Вытянутое лицо кавалера вытянулось еще больше, а урсулинка, только что предававшаяся таким чудным мечтам, опять принялась горестно вздыхать.

И кавалер, и монахиня постарались приблизиться к этой компании, чтобы послушать, о чем идет разговор.

— Мне стыдно думать, — продолжал барон, — что я, охотник весьма посредственный в сравнении с бывшими меркоарскими владельцами, буду распоряжаться охотой на волка в их поместье. Это кажется мне похожим на профанацию, и если бы ваше желание и мой долг не принуждали меня исполнить эту обязанность, то я отказался бы из уважения к тем знаменитым охотникам, о которых мы сегодня вспоминали.

Дань, отданная памяти ее родных, произвела сильное впечатление на Кристину де Баржак; ее глаза гордо сверкнули.

— Ах, как хорошо судите вы о моем возлюбленном отце и о моем превосходном дяде Гилере! — вскричала она. — При их жизни хищный зверь в наших лесах никогда не сделался бы так опасен, как тот, который сейчас причиняет столько несчастий; взбесившийся хищник был бы убит в двадцать четыре часа после своего первого злодейства… Но, — продолжала она, преодолев свое волнение, — так как тех, о которых мы говорим, уже нет на свете, чтобы защищать свои владения, они могут быть заменены не менее искусным охотником, таким как барон Ларош-Боассо.

Несмотря на приличие этого ответа, кавалер и урсулинка все менее и менее казались довольны своей воспитанницей, особенно когда она прибавила:

— Впрочем, я, дочь и племянница этих знаменитых охотников, не останусь праздной, когда столько знатных особ оказывает мне услугу. Будьте уверены, господа, что завтра я вместе с вами буду разделять невзгоды и опасности… Если опасности будут, — прибавила она, улыбнувшись.

— Так и следует говорить достойной дочери храброго графа де Баржака, — вскричал барон. — Ну, графиня, если вам угодно ехать с нами, позвольте начальнику охоты быть вашим кавалером на целый день и не оставлять вас ни на минуту.

— Очень охотно, барон, — просто ответила Кристина. — Я думаю, что лучшее место будет подле вас.

— И я тоже, — сказал Легри жеманно, — я добиваюсь чести быть телохранителем графини де Баржак.

— Как вам угодно, мосье Легри, — равнодушно отвечала Кристина.

Моньяк, узнав распоряжение, лишавшее его привычной должности на охоте, лишь закусил губу, покачал головой и пробормотал сквозь зубы, так что его слышала только гувернантка:

— Ну, господа франты, это мы еще посмотрим!

Между тем разговор сделался общим.

— Вы думаете, барон, что мы скоро разделаемся с этим проклятым животным, которое позволило себе поселиться в лесу нашей очаровательной хозяйки? — спросил граф де Лаффрена.

— Я в этом уверен, любезный граф.

— Ну если мой благородный друг барон утверждает так, — вмешался Легри, — то в этом нельзя сомневаться.

— На охоте ни в чем нельзя быть уверенным, — возразила Кристина, — отец мой, признанный авторитет в этом отношении, имел привычку так говорить.

— Графиня права, — перебил Ларош-Боассо, — никто не может знать заранее, чем закончится охота, однако мы не будем пренебрегать никакими средствами, для того чтобы она имела желанный успех. Я привел Бадино, моего лучшего охотника, и сам хочу завтра осмотреть лес при первых дневных лучах! Не слышно ли о каком-нибудь новом злодействе этого животного после вчерашнего приключения?

— Я не знаю, — сказала Кристина де Баржак, — зверь все еще находится в Монадьере, в двух лье отсюда… Но, — прибавила она с легким беспокойством, — он и теперь может быть опасен, а я не вижу друзей, которых мы ожидаем.

Кавалер и урсулинка с живостью перешептывались между собой. Но прежде чем они успели сообщить свои замечания Кристине, Ларош-Боассо вдруг весело воскликнул:

— Вы заставили меня вспомнить кое-что! Я не вижу здесь еще этих двух фронтенакских бенедиктинцев, которых я оставил в Лангони в гостинице вдовы Ришар… Они должны были следовать за нами и уже быть здесь; уж не съел ли их волк, которого они так боялись?

— Святая Дева, что он говорит? — прошептала урсулинка, сложив руки.

— Барон, — спросил Моньяк, — вы говорите о почтенных фронтенакских бенедиктинцах, которые задержались в дороге?

— Без сомнения, — отвечал Ларош-Боассо небрежным тоном. — Их было двое, молодой и старый; они должны были оставить Лангонь вскоре после меня. Право смешно, если они заблудились в этом густом тумане и были вынуждены ночевать в лесу. Если так, какую ночь провели эти бедные бенедиктинцы! Они верно тысячу раз прочли pater и ave, чтобы очистить лес от всех ругательств, которыми его осквернили теперешние и прошлые охотники. Я бьюсь об заклад, что завтра, несмотря на их длинную одежду, их найдут в каком-нибудь гнезде сорок или белок.

Легри засмеялся.

— И волки окружат дерево, на котором они сидят, — решил он продолжить шутку барона.

Присутствующие расхохотались, но тотчас смолкли, заметив, что хозяйка нахмурила брови.

— Барон, — спросила она со сдерживаемым волнением, — вы знаете этих двух бенедиктинцев, которых вы видели в Лангони, и можете их назвать?

— Кажется, один был Бонавантюр, приор аббатства, — сказал Ларош-Боассо равнодушно, — а другой… другой, если я не ошибаюсь, то ли родственник, то ли слуга, то ли секретарь приора, что-то в этом роде.