Сапфо - Игорь Суриков

Что еще поражает в вышеприведенной «классификации» Семонида? Она, конечно, насквозь женоненавистническая, но насколько изощренно-разнообразно это женоненавистничество автора! Ясно, что многократно в истории человечества мужчины ругали, оскорбляли женщин, а случалось, что даже и женщины мужчин. Но удалось ли кому-нибудь сделать более эффектными, чем поэту, писавшему на самой заре европейской цивилизации, свои «гендерные насмешки» — и именно посредством введения такого широкого спектра карикатурных портретов?

Автор этих строк показал стихотворение Семонида своей супруге (не являющейся специалистом в области античности). Прочтя его, она выразилась в том духе, что это-де типичный мужской шовинизм и что женщины могли бы при желании точно так же «расписать» виды мужчин. Пришлось ответить: «Так пусть они сделают это, если так просто; а то ведь пока из их уст мы слышим по своему адресу в основном предельно простую типологию — мужчина либо козел, либо баран».

Но, с другой стороны, — и это также невозможно не констатировать, — интересный ведь идеал предложен Семонидом (и греками в целом, которые охотно соглашались с ним): женщина-пчела. А для кого пчела является идеалом, всякий знает: для самца пчелы. Как называют оного, даже и упоминать неудобно — ввиду полной общеизвестности этого слова, ставшего синонимом «тунеядца». Маленький факт из энтомологии: этих существ, тоже на букву «т», после того как они выполнили свою функцию, пчелы убивают своими укусами и выбрасывают из улья.

Так что же, в древнегреческой литературе не присутствуют образы действительно ярких женщин? Присутствуют, и их немало. Но это — женщины-злодейки, «инфернальные женщины», как мы их называем. Они — как правило, героини мифов. Они совершают самые чудовищные преступления; они — убийцы собственных детей, мужей, родителей, бесстыдные совратительницы, коварные обманщицы. Это — Медея, Клитемнестра, Федра, Электра… Многим из них приписывается занятие волшебством, чародейством[59]. Особенно изобилуют такими образами произведения афинской трагедии V века до н. э.

Однако менее всего было бы правомерным привлекать эти образы как свидетельства о том, какими в действительности были древнегреческие женщины. Здесь перед нами не более чем проекция мужских фобий. Реальные случаи совершенных женщинами тяжких преступлений исключительно редки. Проверив на этот предмет все дошедшие до нас судебные речи афинских ораторов, обнаруживаем, кажется, только один-единственный судебный процесс такого рода: I речь оратора Антифонта (V век до н. э.) была написана для суда по обвинению женщины в отравлении, да и то неясно, насколько это обвинение было обоснованным. Случаев тяжких преступлений, совершенных мужчинами, в тех же ораторских речах находим многократно больше.

Самая знаменитая судебная речь против женщины — это уже цитировавшаяся LIX речь корпуса Демосфена («Против Неэры»), но в ней обвиняемой инкриминируют всего лишь то, что она, принадлежа к сословию метэков и являясь гетерой, жила как законная жена с афинским гражданином, тем самым нарушая закон, да и в целом вела непорядочный образ жизни. Есть и другие известные процессы против женщин — Аспасии, Фрины, — но и в них о тяжких преступлениях речь тоже не шла.

Судя по всему, греческие женщины были злодейками, мужеубийцами и прочее только в литературных произведениях, а в реальной жизни они весьма мало были склонны к подобному девиантному поведению. Образцами, на которые они ориентировались, являлись отнюдь не Медея или Федра, а, конечно, образы добродетельных жен в мифологической и литературной традиции — Пенелопа, Алкестида и т. п.

Легко представить себе, какие формы должно было иметь складывавшееся в подобной обстановке мироощущение представительниц женской половины «эллинской вселенной». Не высовывайся — и будет тебе счастье. Но неизбежен вопрос: если всё было так плохо, то почему же именно в античной Греции выкристаллизовывается такой феномен, как женщина-поэтесса? И получает свое первое (более того, вечное) воплощение в фигуре Сапфо? Поэтесса — это по определению яркая женщина, женщина с рельефно очерченной индивидуальностью, женщина, которой действительно есть что сказать миру. Мы имеем в виду, конечно, истинных поэтесс. Заниматься досужим рифмоплетством многие могут, тут особого умения не нужно.

Так вот, нет ли тут все-таки противоречия: с одной стороны, женщин греки всячески «зажимали», с другой же стороны — из среды «зажимаемых» вдруг поднялась Сапфо. Причем не с «протестом и укором», как поэтессы из феминисток-суфражисток иных времен, а просто сама по себе, со своим словом, реально весомым, реально звучным, реально новым.

Конечно, из мировой истории известны ситуации, когда именно угнетение порождало гения. Известный пример — Тарас Шевченко, «вдвойне угнетенный» — как представитель некоренной нации и как урожденный крепостной, выкупленный потом на свободу. Его известные строки из «Завещания» —

и поныне понимаются по-разному: чья тут «вражеская злая кровь» — крепостников-помещиков или русских? Как бы то ни было, некая ненависть налицо. Так вот, в стихах Сапфо нет ненависти (разве что к совратившей ее брата Харакса гетере Дорихе), только любовь!

Всё не так-то просто. Выше, описывая положение женщин в Греции, мы дали некую «усредненную» картину; теперь пришло время ее дифференцировать. В истории античной Эллады две эпохи имели особенное значение: архаическая (VIII–VI века до н. э.) и классическая (V–IV века до н. э.). Вторая всем знакома лучше: это время Фемистокла и Перикла, Сократа и Платона, Геродота и Гиппократа, Фидия и Демосфена… В общем, это высший пик во всей истории античной цивилизации.

Но Сапфо-то жила в эпоху архаики, то есть раньше. И имеет смысл разъяснить, в чем разница между этими двумя периодами — а между ними действительно пролегла четкая грань.

Наверное, лучше всего будет оттенить отличия, сказав так (это упрощение, но упрощение не всегда является недостатком): архаическую эпоху можно охарактеризовать как аристократическую, а классическую — как демократическую. В первую из них тон задавали полисы, управлявшиеся знатной элитой (таковы были и полисы Лесбоса, где жила Сапфо), а во вторую всецело выдвинулись на первый план Афины, установившие у себя наиболее полное по тем временам народовластие.

Что есть прогресс и что есть упадок? На первый взгляд, казалось бы, всё ясно: демократия являет собой шаг вперед по сравнению с правлением аристократов. Не будем спорить: это — предмет отдельного разговора. Но как отражаются такого рода перемены на судьбах женщин?

Уже давно был замечен один интересный парадокс гендерной истории, который Л. П. Репина формулирует так: «В эпохи, которые традиционно считаются периодами упадка, статус женщин относительно мужчин отнюдь не снижался, а в так называемые эры прогресса плоды последнего распределялись между ними далеко не равномерно»[60]. Приводятся и конкретные примеры, четко подтверждающие этот тезис. Так, в эпоху Возрождения, которая обычно рисуется как пробуждение от «темной ночи Средневековья», положение женщин не только не улучшилось, а, напротив, ухудшилось, их гендерный статус снизился. Точно так же произошло и во время Великой французской революции, которая — при всех своих красивых лозунгах «Свобода, равенство, братство» — реально отнюдь не оказала раскрепощающего, эмансипирующего влияния на историю женщин[61].