Остров, одетый в джерси - Станислав Востоков

А я и не спорю. Гениально, так гениально. Отхожу в сторону и смотрю: Шишкина, Репина.

— Ешь-ешь, — сказал я Наянго. — Еда хорошая.

Смутившись, Наянго отодвинулся от меня и застенчиво поиграл вилкой.

— Смелее, — ободрил я.

Наянго вонзил вилку в цветную капусту и поднял ее ко рту. Но не удержался и, перед тем как съесть, все-таки тщательно ее обнюхал.

— Никакого запаха! — сказал он страшным голосом и съел капусту. Глаза его заморгали, помогая капусте опуститься в желудок.

Постепенно дело дошло и до вермишели.

Когда тарелка Наянго очистилась, он аккуратно сложил в нее столовый прибор и выжидающе посмотрел на меня.

Я понял, что настало время рассказа о личной жизни.

— Уот из е нэйм? — спросил Наянго.

— Станислав…, м-м, Стас. Лучше просто Стас. Это имя. А фамилия Востоков. Истмен — андерстенд?

Хотя, фамилию можно было и не говорить. Кому она тут, в столовой, нужна?

Наянго кивнул. Затем для чего-то поменял местами нож и вилку, лежащие на тарелке.

Я молчал, понимая, что сейчас мы перейдем к самой интересной теме. Я был стреляный воробей.

— Уеар ю фром? Откуда ты прилетел?

— Фром Раша. Из России.

— Из России! — Наянго подпрыгнул так, будто я сказал: «С Альдебарана».

Наянго вскочил со стула и сплясал танец шамана. При этом, как и положено шаману, он ухал, трясся всем телом, закатывал глаза.

Казалось, он сейчас начнет прорицать.

Однако тут он успокоился и сел на стул.

— Из России! Там же очень холодно!

Говорить, что я из такой России, где не так уж и холодно, я не стал, поскольку вряд ли знания Наянго простирались значительно дальше Северного Алжира. Для чего, к примеру, мне подробная информация о далеком Брунее?

Только про Тибет читаю я с интересом. Потому что съездить туда хочу.

— А вот ты, я интересуюсь, откуда, — спросил Наянго Кумара. — Не из Китая?

— Скажу тебе прямо и честно, — ответил Кумар, — я не из Китая, а из индийского города Бомбей. А по религии я джайн.

— Ва! — сказал Наянго, потому что о такой религии никогда не слышал.

Выяснив, кто откуда, мы стали сдавать тарелки.

А Олуэн внимательно оглядывала тарелки. Все ли съедено? Всем ли понравилась еда?

Съедено было все.

— Ну и как? — спросила подозрительно Олуэн. — Вкусно?

— Оф корз! — ответили мы хором.

В этот момент открылась дверь, и в нее вошел наш профессор.

— Фа! — сказал Наянго, хотя до этого момента с нашим преподавателем был не знаком.

Что могло заставить Фа спуститься в нашу столовую? Мы поняли, что произошло событие особой важности.

Может, Фа решил проверить, до конца ли мы выучили «библии»? Нет, он, конечно, знал, что за три дня и даже за тринадцать дней их выучить невозможно. Что же привело его к нам?

Фа догадывался, что мы не понимаем, почему он здесь и поэтому улыбался. Нам открывались его крепкие клыки, и можно было даже разглядеть огромные зубы мудрости. Стало ясно, что мудрости у нашего преподавателя — валом.

Позже я узнал, что у Фа, как у Луны, есть две стороны — темная и светлая. И сейчас он повернулся к нам золотой, хорошо освещенной стороной. Он был похож на английского Деда Мороза, который приготовил большой сюрприз, но пока его не показывает.

— А вот вам новый товарищ! — сказал наконец Фа.

Наш преподаватель посторонился, и в столовую вошел человек, который стать нам товарищем никак не мог.

На нем был черный пиджак, черные туфли, черный галстук и ослепительно белый воротник. Над белым воротником, как черная Луна, вращалось темное лицо. На лице были глаза, нос и губы. Это тоже был африканец.

Голова его была крепкая, как огромный кокосовый орех.

Ум, который помещался в такой голове, наверняка был гениальным.

Человек, которого прочили нам в товарищи, оглядел собравшихся, словно бы прикидывая их умственные возможности.

— Доктор Кахремере Стоми, — представил Фа. — Секретарь заирского общества охраны природы, специалист по бонобо.

Как доктор мог стать одним из нас, учащихся?

Между студентами и докторами пропасть, которую невозможно пересечь. Такая же разделяет поколения и разные цивилизации.

Нет, одним из нас он стать, конечно, не мог.

Мы понимали, что нужно поздороваться, но молчали.

И невозможно было соединить чем-нибудь края этой пропасти.

Профессор и доктор стояли на том краю, а мы на этом. И наши слова до них все равно не долетели бы. Упали бы на скалы и разбились вдребезги.

Доктор вытер белым платком черный блестящий лоб и сказал: «У-у-ух!».

— Надо пройти в свою комнату, — посоветовал Фа.

Он взял доктора Стоми под локоть, и они стали всходить по лестнице, которая закаркала как испуганная ворона.

За их спиной, гремя ключами, поднималась Олуэн.

Наконец тяжелые шаги заглохли где-то наверху.

— Я не понял, — сказал Кумар, — этот специалист учить приехал или учиться?

— Наверное, учиться, — ответил Мриген.

— Чему ж его учить, если он — доктор? — развел руками Кумар.

— В Ассаме знаешь, как говорят? Повторение — мать учения.

— А у нас по-другому говорят, — сказал я.

— Как?

— Семь раз отмерь, один раз отрежь!

— Что же мы должны отмерить? — удивился Мриген. — И чего потом отрезать?

— Мы еще не знаем, какой он доктор. Может, он терапевт? А теперь хочет на биолога переучиваться.

— Тогда он, конечно, может стать нам товарищем, — согласился Мриген. — У нас в Ассаме еще так говорят: «Ученью годы не помеха!»

— В Бомбее тоже так говорят, — вставил Кумар. — Но вот что такое бонобо?

Этот вопрос прояснить тогда никто не смог и ответ на него мы, конечно, узнали позже.

— Что это за бонобо? — думал я время от времени. — Наверное, опасная болезнь. Вроде бери-бери, но только опаснее.

А Кахремере Стоми всех обманул: он оказался доктором, который животных лечит. Ветеринаром.

Следующим утром в столовой я увидел уже трех африканцев. Три угольно-черные головы вращались над столами, поедая бутерброды с сыром и галеты.