Записки наводчика СУ-76. Освободители Польши - Станислав Горский

Разрывы пришлись впереди нас возле свинарников, один снаряд угодил в крышу. Благо там никого не было: ребята, которые кормили поросят в нижнем сарае, выскочили и залегли за кучей навоза. Мне было хорошо видно, как их накрыло этим дерьмом. Вскочив на ноги, они побежали к свинарнику, чертыхаясь на разные лады и стряхивая с себя навоз. Наши артиллеристы засекли огневые позиции, откуда прилетели к нам «гостинцы», и открыли ответный огонь.

Наступило относительное затишье. Но надолго ли? Мы выбрались из машины, чтобы поразмяться и получше замаскировать позиции. Примерно с час было относительно тихо, если не считать прилетавших отдельных снарядов, но они были уже не в счет. Вдруг среди всего этого шума, как из-под земли, появился наш старшина Смола. Закопченное лицо, вымазанные в саже руки. Он похож был на паровозного кочегара. Мы его за то любили и уважали, что в самый трудный и невероятно сложный момент он появлялся с кухней. Есть хотелось всем, и его появление было встречено с восторгом. В такой обстановке даже кружка кипятка кажется царским блюдом. Но когда пропустишь еще и наваристой гречневой каши с тушенкой, то это было верхом блаженства.

Изрядно наевшись, захотелось отдохнуть. Ребята разошлись по своим самоходкам и стали искать способы отдохнуть. Снова начали чаще падать вражеские снаряды, становилось небезопасно. Командир приказал находиться в машине и не отлучаться. Неожиданно в промежутке между серией разрывов мы услыхали голоса. Речь была явно русская, с крепкими выражениями.

«Что бы это могло быть?» – сказал Николай Иванович и пошел в направлении громкого «разговора». Вскоре он явился в сопровождении Семена, который стоял и потирал щеку, однако оправдываться не пытался.

Командир сказал, что еще легко отделался, могли и кокнуть. А произошло вот что. Когда мы окончили завтрак, ему захотелось посмотреть на окружающую местность с крыши трехэтажного здания. Забравшись на третий этаж, заглянул в одну из комнат и увидел на вешалке шинель и фуражку немецкого офицера, оставшуюся от бывших хозяев. Семен был парень долговязый и к тому же очень любопытный. Осмотрев вещи, он захотел их еще и примерить. Шинель пришлась ему по росту. Надел и фуражку. И только хотел посмотреться в зеркало, как был застигнут нашими пехотинцами. Те, конечно, посчитали его за немца. Продолжая играть, он только навредил делу.

«Ах ты, фашистская сволочь!» – закричал один солдат и набросился на него. Семен понял, что дело получает совсем не тот оборот, на который он рассчитывал. Начал объяснять им, что он свой, русский, а те только еще сильней угощали его тумаками, приговаривая: «А, да ты еще и по-русски говорить умеешь! Мы тебе покажем! Свой! Нашелся родственничек!» Схватили и поволокли по лестничной клетке, а тот орет, как может. Он вырывается, но не на таких напал – ребята попались крепкие, так до первого этажа и волокли, пока не подоспел Николай Иванович: «И чего ты эту грязь на себя напялил? Мало всыпали, я бы еще тебе дал, чтоб проучить как должно».

Семен стоял и молчал, понимал, что виноват по самые уши. Этот урок был ему кстати. Он и раньше надевал на себя разные жилетки, а когда пыжевали пушки, всякий раз снимал и наматывал на пыж, ведь не всегда под рукой находилась нужная тряпка. До этого случая это ему сходило с рук. Старший лейтенант Тимаков не делал ему раньше замечаний за то, что он нарушал форму одежды. То наденет поверх гимнастерки жилетку, а затем комбинезон. Конечно, заметно теплее. Когда сидишь за рычагами машины, то в люк сильно тянет встречный воздух и становится холодновато, вот он и искал способ утепления. Но этот случай стал ему хорошим уроком, и он больше никогда не пытался даже и жилетки надевать.

Вдоволь насмеявшись над Семеном, разошлись по экипажам, продолжая быть в полной готовности отразить контратаку немцев.

По дороге из города просматривалось движение наших частей. И вот, наблюдая за местностью, я в бинокль увидел колонну, состоявшую из нескольких артиллерийских расчетов, идущих в нашу сторону. Значит, командование решило основательно закрепиться здесь, и по этой причине поближе к пехоте, которая закреплялась на скатах, обращенных к северу, на огневые позиции выдвигается артиллерия.

Время шло к полудню. Несмотря на то что наша артиллерия из глубины наших войск наносила удары по немецким позициям, заставить окончательно замолчать немецкие батареи не удалось. Налеты противника продолжали наносить нам урон.

Один такой налет накрыл и нашу самоходку. Снаряды упали в непосредственной близости. Нас забросало отходами, которые были в кучах, а мы как раз между этих куч и замаскировались. Один крупный осколок влетел в радиатор, да так и остался торчать между трубок. Антифриз растекался по днищу машины. В боевое отделение набросало этой грязи, да такой вонючей, что просто невозможно было дышать. Мы едва успели укрыться под противовесом пушки. Я упал на днище, на меня Иван, а уж вся масса навоза – ему на спину. Пока поднялись, разобрались, надышались этой вони, начертыхались вдоволь и увидели, что с нами произошло, прошло минуты три. Командир был в это время у комбата. После налета примчался, запыхавшись, и когда узнал, что все живы и здоровы, то рассмеялся так, что нам показалось просто несерьезным так смеяться над тем, что мы только что пережили. Но когда он, достав свое зеркало, показал каждому из нас его обличье, то тут и мы не могли удержаться от смеха, настолько был забавен наш вид.

Перво-наперво, конечно, пришлось немного себя привести в порядок, а потом разобраться, что вышло из строя. Радиостанция. Сильно поврежден приемник. Радиатор своими силами не восстановишь, надо менять. Разбило панораму. Хорошо хоть была запасная. Делать нечего, командир батареи приказал оттянуть машины в глубину двора и сам связался с командиром дивизиона, запросив ремонтную летучку. Часа через два летучка приехала. Старший лейтенант Маргулис тоже приехал.

Самоходку после осмотра мастерами было решено отбуксировать в город, где уже развернулись наши ремонтники. Главное, надо было поменять то, что уже не подлежало ремонту. Необходимо было заменить радиатор, а запасного не было, значит, надо снимать поврежденный и паять. Времени на это уйдет немало – часа три.

Вблизи от железнодорожной станции, во дворе трехэтажного дома, расположились наши ремонтники, или, как мы их называли, «волшебники». Оно и правда что волшебники. Порой почти из безвыходного положения находили такое решение, что мы только руками разводили. Да, фронтовым мастерам было не на кого надеяться. Только удивительное мастерство их золотых рук не раз возвращало в строй наши саушки, как мы их любовно называли.

Дом стоял так, что со стороны противника двор закрыт стеной, и на случай артобстрела было очень удобно. Снаряды падали за стеной, а во дворе, где развернулись летучки, было безопасно. Работы велись беспрерывно, только отрывались поесть или сменялись ребята, которые устали и уходили спать в свободные машины.

Но прежде чем приступить к работе, ремонтники запротестовали и наотрез отказались влезать в машину. Зловоние, конечно, было серьезным препятствием, и мы решили хорошенько все промыть. Но воды поблизости не было. Водопровод в доме бездействовал, а колонки и колодца вблизи не было. Вода оказалась возле железной дороги. Носить ведрами далековато, а отбуксировать самоходку поближе к воде небезопасно. Немцы то и дело обстреливали станцию. Остановились на самом простом варианте: носить по два ведра вдвоем, а один будет мыть.