Face Control - Владимир Спектр

Думаю, что такие наблюдения касаются не только славянских народов. Детям рабочих и крестьян неведомы интеллигентские недуги вроде астмы, псориаза и депрессий. Крепкие в физическом развитии и устойчивые психически, пролетарские отпрыски вызывают во мне отвращение похожестью на своих родителей. Иногда кажется, что где-то в глубинах Трехгорной мануфактуры, завода им. Лихачева или других производственных площадей скрыты огромные человеческие инкубаторы. Молодые пары несут своих новорожденных младенцев и сдают техникам-операторам – пьяненьким мужичкам без определенного возраста в промасленных серо-голубых халатах. Младенцев укладывают в пронумерованные ячейки, и начинается процесс унификации. Через несколько месяцев счастливые семьи получат своих детей обратно со штампом ОТК под правой лопаткой. Они будут учиться в школах и ПТУ, ходить в походы с классным руководителем, гордиться историей России, любить березки и кокошники, гонять мяч и играть в дочки-матери, шататься по улицам, сбиваясь в дворовые стаи, слушать группу «Отпетые мошенники», подсаживать друг друга на дешевую наркоту, говорить словами ведущих MTV, убивать мальчиков и насиловать девочек из пятипроцентного околоинтеллигентского слоя. Большинство из них будет растиражировано по всевозможным заводам, фабрикам, свинофермам и овощным базам. Немногие, вопреки всему сохранившие индивидуальность, пронесут ее сквозь свою жизнь как знамя и превратятся в криминальных авторитетов, серийных маньяков, средней популярности звезд эстрады и футболистов.

17:15. На пороге открытой двери стоит Света, такая маленькая и осунувшаяся, в своем детском розовом халатике, что я испытываю почти отеческую любовь и сострадание.

– Чего тебе надо? – она говорит тихо, но твердо.

– Давай поговорим, – я делаю шаг, чтобы пройти в квартиру.

– О чем?

– Хотел тебе все объяснить, да и просто соскучился.

– Не смеши меня.

– Можно, я войду?

– Зачем?

– Мне надо сказать…

– Если надо, то говори прямо здесь.

Я откашливаюсь, якобы собираясь с мыслями, хотя на самом деле голова пуста, как барабан, говорить ничего не хочется, я ощущаю апатию и похуизм относительно дальнейшего развития событий. Наконец, сконцентрировавшись, пытаясь спрятать безразличие за театральностью нервных жестов, я говорю:

– Ты рубишь с плеча, не разобравшись. Я уезжал в командировку, в Калугу и не мог позвонить. Мудак Аркатов должен был вас оповестить, но забыл. Теперь, из-за его идиотизма, ты возомнила невесть что и бросила меня. Я пытался дозвониться до тебя каждый день, не ехал лишь потому, что боялся не застать дома и быть обреченным выслушивать идиотские сентенции твоих родственников.

– Ты можешь рассказывать все что угодно и кому угодно. Я знаю тебя слишком хорошо, ты просто завис у какой-то очередной суки, обширялся и ничего несоображал. Прибереги этот детский лепет для своей мамочки, я на него не ведусь.

– А где Саша?

– Что это с тобой произошло, твой сын ведь давно тебя не интересует. Нам точно надо развестись, тогда ты больше будешь времени с ребенком проводить.

– Что ты несешь, – говорю я, а сам думаю: «Конечно, ты не хочешь разводиться, иначе разговор бы был иным. Ты просто ждешь, когда я бухнусь перед тобой на колени и примусь молить о прощении. С чистым сердцем ты прижмешь меня к себе, мы погрузим твои вещи в машину и поедем домой. На хуй мне это не надо. Развод так развод, сейчас попрощаюсь и уеду домой».

Я представляю реакцию моей жены и внезапно – ребенка. «И какого-то лохового мудака со временем он станет называть своим папой?!» Я опускаюсь на колени и обхватываю Светины ноги руками, на глазах появляются слезы, голос начинает предательски дрожать. «Нужное, желанное предательство», – отмечаю я про себя.

– Прости меня, Светка! Мы через столько прошли вместе, так много друг для друга значим. Конечно, я виноват, полный даун, что не позвонил тебе. В конце концов, я мог бы вовсе не ездить в Калугу, хуй с ними, с деньгами, – говорю это истерично, в полный голос, почти кричу. Неожиданно к нам подбегает ребенок.

– Папа, папа! – обрадован но кричит он. – Ты заберешь нас домой?

– Конечно, милый, – я прижимаю его маленькое тельце, и самая настоящая слеза катится по моей щеке.

30 октября, суббота

Пошел второй день моего добровольного заключения. Провожу его по-домашнему просто: играю с ребенком, общаюсь с родителями и сестрой, смотрю на видео ранние, малобюджетные, а поэтому особенно трогательные фильмы с Джеки Чаном. Выключенный мобильный телефон пылится в пластмассовом безмолвии. На домашний мне перестали звонить года два назад. Оставшийся в живых пейджер константно улавливает новые сообщения. Чаще всего они приходят от Бурзум, с каждым разом приобретая все более злобный и истеричный характер. Стараюсь не обращать внимания, и, как ни странно, мне это удается.

17:40. Ребенок приносит видеокамеру:

– Давай кино снимать!

– Лучше уж видеоклипы.

Сашка радостно облачается в Светину юбку, африканский парик и огромное количество восточных украшений. Он похож на очаровательную маленькую ведьмочку, очевидно вокалистку какой-нибудь разнузданной хардкоровой команды. Я включаю стереосистему. Индустриальная ярость KMFDM рвется из колонок. Сын носится по комнате в безумной, похожей на шаманскую, пляске, высоко подпрыгивая и постепенно скидывая с себя одежду. Детский азарт передается и мне. Неожиданно для самого себя отрываю среди разного хлама старую косуху, рваные джинсы и неплохо сохранившуюся бандану.

18:10. Саша берет интервью у рок-звезды. Кумир туповат и добродушен.

18:45. Под скрежещущие, словно из саунд-трека к недорогому хорор-саспенсу, ритмы исполняю танец маленьких лебедей. Ребенок радостно носится вокруг меня с камерой, немного режиссируя мои эскапады.

19:30. Интересно, чем сейчас занята Бурзум? Давненько не было от нее сообщений. Уже с кем-то затусовалась?

21:30. Саша посмотрел «Спокойной ночи, малыши» и лег спать. Изнывая от безделья, появляюсь с видеокамерой в разных комнатах, фиксируя на пленку реакцию снимаемой родни. Бабушка делает страдальческое лицо, говорит:

– Здоровый детина, а ума не нажил, – и укрывается одеялом с головой.

Мама, не отрываясь от мытья посуды, просит:

– Я плохо выгляжу, не надо снимать.

Папа выразительно крутит пальцами у виска. Света снисходительно усмехается: – Нашел занятие по своему уровню. Единственный довольный съемкой человек, моя сестра Таня, крутится в своей легкомысленной и изрядно потрепанной домашней кофточке, посылая в объектив несметное количество воздушных поцелуев.

– Хочешь, я тебя поснимаю, – предлагает она, прикидываясь милой младшей сестричкой.

– Давай, только надо придумать сюжет.

– Я возьму у тебя интервью.