Дань псам. Том 2 - Стивен Эриксон

Понятно, что она добивается места в Совете, но достаточная ли это причина, чтобы ее убить? И с чего ему вообще лезут в головы подобные мысли? По городу бродили слухи – он слышал их самолично, стоя рядом с тележкой не вполне трезвого пекаря, – что прошлой ночью Гильдия убийц провела массированную операцию, только обернулась она для наемников не лучшим образом, вот ведь беда-то, согласитесь? И, после многозначительной паузы – мне вон тех пирожков, будьте добры.

Сейчас он застыл во дворе при виде недавно нанятых охранников, своих загадочных подчиненных с сомнительным прошлым и, весьма вероятно, подозрительными мотивами. О да, теперь они воссоединились с управляющим, с печально знаменитым Наученным Замком. Мадрун и Лазан Двер швыряли костяшки о стену усадьбы справа от него. Формально-то их смена уже закончилась, но Торвальд Ном подозревал, что игра продолжается достаточно давно. Сделать им очередной выговор? Но нет, он уже пал духом, как всегда случалось, если в нем пробуждалось чувство, что ему пудрят глаза, пытаются одурачить за нос – так любила говаривать матушка, прижав юного Торвальда к полу одной ногой и глядя на него сверху вниз, пока тот бился и извивался (в основном, само собой, чисто ради приличия: весила она не больше сторожевого пса, но в отличие от него не кусалась). Только попробуй меня дурачить за нос, мальчик мой, я все равно разберусь, где собака зарыта, и уж как вытащу ее из мешка, никакого шила ты от меня не утаишь!

Матушка, будь она благословенна, всю жизнь путалась в сложных метафорах.

Внезапно приуныв до такой степени, что ему вообще не захотелось афишировать своего присутствия, Торвальд Ном направился к себе в кабинет с намерением перелезть через стол и подремать на стуле до тех пор, пока не прозвонят к обеду. По крайней мере поваров-то в этот дом наняли знающих свое дело.

Там мы его и оставим, чтобы прокатиться на гребне последней волны, за пределы города и вдоль озера, на запад, к пыльной дымящейся яме, где самые обездоленные проводят всю свою недолгую жизнь в тяжких трудах ради того, чтобы существа наподобие Горласа Видикаса или Скромного Вклада пользовались тем уровнем благосостояния и комфорта, который полагают праведным. Впрочем, будем справедливы, труды эти идут также на поддержание общего ощущения цивилизации, измеряемого обычно техническими ресурсами, представлениями о прогрессе и структурной стабильностью – хотя большей частью всего этого означенные труженики могут воспользоваться разве что в собственном воображении.

Мальчик Драсти получил десять плетей за то, что лазал, куда не полагается, и хлестали его весьма сурово, так что сейчас он неподвижно лежит, распростертый вниз лицом на собственной койке, а в раны у него на спине медленно впитывается густая мазь.

Бэйниск, который схлопотал кнутом по левому плечу – это будет его третьим шрамом за пренебрежение обязанностями старшего в Пыхтелках, – пришел и сел рядом с Драсти, глядя на своего юного подчиненного в молчании, выносить которое становилось все тяжелей.

Пока Драсти, наконец, не произнес:

– Прости меня, Бэйниск. Я…

– Это все ерунда. Вот только мне хотелось бы знать, что ты такое затеял. Не думал, что у тебя от меня найдутся тайны, право слово, не думал. Веназ, тот только и повторяет: «А я что говорил?» Повторяет, что ты никуда не годный крот и что лучше бы мне тебя отправить на земляные работы.

На земляных работах дети долго не живут.

– Веназ снова хочет стать твоим лучшим кротом.

– Знаю, только он уже переросток.

– Такие, как он, никогда не любят таких, как я, – сказал Драсти. Не жалуясь, просто как факт.

– Потому что ты его умнее, а то, что он старше, ничего не значит, это даже хуже для него, потому что башкой ты его давно обогнал, если не всех нас тут. Послушай, Драсти, я тебя не первого такого здесь вижу, такие иногда появляются, только надолго не задерживаются. Иногда их колотят до тех пор, пока они не поглупеют. А иногда просто убивают. Или при попытке к бегству, или когда они начинают перечить начальству. Твоя сообразительность тебя же и погубит, понимаешь?

– Да, Бэйниск. Прости меня.

– Зачем ты лазаешь по штрекам?

Он был готов все ему рассказать. Казалось, что сейчас для этого самый подходящий момент. Только Драсти, когда накатывали подобные чувства, себе уже не доверял. Любые объяснения опасны. И могут навлечь на них еще больше неприятностей.

– Ты еще кости с собой таскал, – сказал Бэйниск. – Эти кости, на них ведь проклятье.

– Почему?

– Проклятье, да и все.

– Но почему, Бэйниск?

– Потому что их нашли там, где никаких костей не положено, вот почему. На такой глубине никого не хоронят – да и кто станет хоронить дохлых зверей? Нет, кости эти принадлежат демонам, что живут прямо в камнях, во мраке. В самых недрах земли. Никогда не прикасайся к таким костям, Драсти, и даже не вздумай относить их обратно!

Значит, вот в чем Бэйниск его подозревает?

– Мне… мне было страшно, – сказал Драсти. – Я думал, выходит, мы вроде как могилы раскапываем. И поэтому в последнее время у нас столько несчастных случаев…

– Несчастные случаи у нас оттого, что новое начальство слишком круто берет, гонит нас в штреки, где потолки в трещинах и воздух плохой – такой, от которого видишь то, чего нет.

– Может, со мной так и вышло?

– Может, – сказал Бэйниск, поднимаясь на ноги, – да вот только я так не думаю.

И ушел. Завтра Драсти снова выходить на работу. Он этого побаивался, потому что спина здорово болела, но надо будет выйти, чтобы облегчить жизнь Бэйниску, которого и так наказали ни за что. Драсти будет работать изо всех сил, невзирая ни на какую боль. Будет работать изо всех сил, чтобы снова понравиться Бэйниску.

Потому что если в подобном месте ты еще и никому не нравишься, то и жить-то особо незачем.

Из внешнего мира до лежащего на животе Драсти, который только что начал очередной год своей жизни, никакие волны не докатывались. И он чувствовал себя одиноким. Может статься, он только что навсегда потерял друга, это чувство тоже не радовало. Может статься, теперь его единственный друг – огромный скелет в глубине шахты, да и тот, быть может, уже ушел прочь на своих новых ногах, растворился в темноте, оставив Драсти на память лишь несколько спрятанных под койкой инструментов.

Ребенку нелегко думать о будущем, поскольку большинство мыслей о будущем основаны на воспоминаниях прошлого – продолжая их либо от них отталкиваясь, – а дети из своего прошлого мало что помнят. Мир ребенка обрезан спереди и позади. Измерь его весь, от мизинца на ноге до макушки, погладь мимоходом копну спутанных волос, и, когда ничего другого уже не осталось, просто надейся на лучшее.

Т'лан имасс поднялся на ноги среди неясного свечения фосфорных потеков на камнях и некоторое время постоял на месте, как если бы разучился ходить. Толстые искривленные бедренные кости эмлава вынудили его наклониться вперед, словно бы готовясь к прыжку, а их гребнистые шарообразные навершия издавали скребущие звуки, царапая по выемкам таза, когда он пытался удержать равновесие.