Эвкалипт - Мюррей Бейл

Больше всего Эллен заинтересовали его волосы. Поначалу ей подумалось, что пряди эти черны как вороново крыло. Потом она вспомнила туфли, увиденные в Сиднее: миниатюрные, глянцевые, иссиня-черные и словно бы составленные из двух половинок, прямо как расчесанные на пробор волосы мистера Грота: вот почему девушка взглянула на него благосклонно.

По возрасту этот человек годился Эллен едва ли не в отцы; однако если лицо ее отца с годами превратилось в красноватый рельеф, вобравший в себя валуны, и лощины, и заливные луга, и спинифекс[22], лицо мистера Грота волшебным образом сохранило всю свою гладкость. Никаких морщин на нем не проступало, даже когда мистер Грот говорил. Черные волосы вписывались в контекст; неотъемлемая часть и здоровый побочный продукт несокрушимого самообладания, не иначе. Если складки где и были, так только на хрустящем костюме-«сафари» цвета хаки и полувоенного покроя.

Благодаря вертикальным линиям на злополучном костюме мистер Грот казался еще выше, нежели на самом деле.

За разговором с посетителем Холленд кивал больше обычного, а также проявлял толику терпения, весьма для него нехарактерного. Не то чтобы Холленд выказывал уважение, это вряд ли. Конечно, в мире эвкалиптов имя мистера Грота было у всех на слуху, но ведь и Холленда с его деревьями знали все.

В Аделаиде, где проживал мистер Грот, различие между городом и деревней, привнесенное еще греками, стерлось и сгладилось. Здесь деревня просачивается в город едва ли не до самых ступеней ратуши, по пути насаждая эвкалипты в придачу к широким прямоугольникам сухой травы. В результате жители Аделаиды обладают характерной ясной чистотой провинциалов в физическом плане и вместе с тем — смазанной расплывчатостью в плане духовном, а тако же и озабоченными лицами — ибо всякий день пересекают границу между городом и деревней.

Эллен между тем так и тянуло прикоснуться к черноте волос мистера Грота. Тянуло так, что она с трудом сдержала смешок.

— Как у вас с зубами? — громко осведомился отец. — Отведайте «камушков» — печенья из крутого теста, дочка сама пекла!

Почему еда служит своего рода терапевтическим подношением между людьми незнакомыми, толком так и не объяснено. Вот вам совершенно заурядное на первый взгляд действие, что на самом деле заключает в себе смысл куда более глубокий, нежели простое гостеприимство. Готовя пищу и на глазах у всех предлагая порцию чужаку, женщина словно вручает ему часть себя самой; ею можно насладиться, но это не плоть. Все, что чужаку дозволено, — это вкусный кусочек, женщину символизирующий. Фрагмент — и только. Она остается дарительницей, но до нее еще шаг.

Использование еды как средства — даришь и вместе с тем отказываешь, причем никакого горького привкуса не остается — уходит корнями в суровое, грубое прошлое, по всей видимости к номадам. Еда как посредник — и вместе с тем дефлектор! Можно без преувеличений утверждать, что она и по сей день служит в семейной жизни своего рода защитой.

Теперь мистер Грот наглядно демонстрировал сей глубинный процесс, принимая подгоревшую печенюшку Эллен как нечто само собою разумеющееся и благодарности едва ли заслуживающее, — в лучших традициях брюзгливых пожирателей фиников из пустынной Аравии. И, вытряхнув крошки из складок и сгибов, принялся класть их на язык одну за другой.

— Да я-то, в сущности, просто любитель, — напомнил Холленд своему гостю. — Дилетант из дилетантов.

Это они перемывали косточки прочим экспертам в своей области.

— А вам доводилось встречаться с…— Мистер Грот досадливо постучал шариковой ручкой: тук-тук-тук. — Его звали… как же его звали-то? Ну, в Англии еще такой город есть.

Эллен улыбнулась. Ей понравилось, как он это сказал.

Пытаясь припомнить фамилию известного специалиста по видам Северной Территории, отец морщил лоб и кривился, точно пес, в то время как их черноволосый гость, озадаченный ничуть не менее, сидел совершенно неподвижно, а лицо его оставалось гладким даже в задумчивости — гладким как локоть.

— Не Хангерфорд?

— Нет, этот спец по винограду. И, кстати, приказал долго жить. Под трактор угодил. Да вы с ним наверняка переписывались в ходе своих изысканий.

— Я уж много лет со специалистами не общаюсь, — отозвался Холленд. — Как только я тут все обустроил и дело пошло, в экспертах всякая надобность отпала. — Холленд коротко рассмеялся. — Сейчас-то это скорее они со мной связи налаживают, письмами так и заваливают. Даже из-за моря пишут; можно подумать, у меня на все ответы есть.

Пробило половину одиннадцатого, а мистер Грот с места так и не стронулся. Волнения своего он ничем не выдавал. Сидел себе на веранде в плантаторском кресле, вытянув длинные ноги. Не потрудившись еще назвать ни одного дерева, он уже давал понять, что это для него — пара пустяков.

Эллен не помнила, когда в последний раз отец ее разговаривал с кем-нибудь на веранде долее трех минут — ну, не считая ее самой. «Я здесь — ходячая энциклопедия!» — похвалился он как-то раз с торжествующим благодушием. Ее отец был не из тех, кто заводит близких друзей, это девушка уже давно заметила. Однако ж вот он, гляньте — стоит себе, подпирает столб веранды, напоминая Эллен о том, что ей всегда суждено ассоциировать сигаретный дым с отцом и тканью его одежды.

Мистер Грот тоже курил.

— Аделаида эвкалиптами битком набита, ни один пейзаж без них не обходится, другим городам такое изобилие и не снилось. Эти штуковины, они ж повсюду, куда ни глянь. (Явное свидетельство доверия: назвать эвкалипты «этими штуковинами».) У нас на заднем дворе растут fasciculosa[23] и cosmophylla[24], у соседей — роскошнейший свечнокор, в целом свете второго такого не сыщешь, и тут же на тротуаре — великолепный экземпляр medacarpa[25]. Понимаете, к чему я веду? Еще в школе нас учили распознавать разные виды древесины по волокну, чуть ошибешься учитель тебя хрясь полированной деревянной линейкой!.. Так что методическое мышление в меня, можно сказать, вколотили. А вот вы в школе, чтобы время скоротать, кидались друг в друга эвкалиптовыми орешками? У нас ведь и в школьном дворе эвкалипты росли: cladocalyx[26] , если не ошибаюсь.

— Сам не возьму в толк, что на меня нашло, — поведал Холленд, отчасти в ответ на услышанное. — Вот приехал я сюда, посадил один, потом другой. Смотрю: хорошо бы вот еще тут дерево добавить и там тоже. Ну, сажаю; куда ж денешься-то? А в какой-то момент я словно порог переступил: уже не мог пойти на попятный или оставить все как есть. Но к тому времени вся ситуация сделалась… как бы это выразиться? — самодостаточной, что ли. Все, что касается эвкалиптов, вызывало живой интерес. Раньше, до деревьев, я мало в чем толком разбирался. А эвкалиптами вот увлекся: спасибо им.