Чужая луна - Игорь Болгарин

Толпа смолкла и неохотно расступилась, образовав узкий проход к посольскому крыльцу.

Взяв Врангеля под руку, Нератов повел его в здание. При этом он стал извиняться, что не встретил эскадру и до сих пор не нанес ему визит. Объяснил это тем, что только сегодня утром вернулся из Парижа, где главным образом занимался делами армии Врангеля.

Высокий, крепкий, с властным холеным лицом, всегда веселый, остроумный, неунывающий, с весны двадцатого он был при правительстве Врангеля кем-то вроде министра иностранных дел. Находясь главным образом в Константинополе, он улаживал с союзниками различные дела, касающиеся поставок русской армии оружия, боеприпасов, продовольствия и решал еще множество других дел, которые возникали едва ли не ежедневно и в большом количестве. К нему привыкли настолько, что даже официальные турецкие организации его считали русским послом в Турции. Постепенно Нератов сменил штат прежнего посла и занял бывшее здание русского посольства.

В роскошных широких коридорах тоже было многолюдно. Под стенами на скамейках и табуретах чадили и шипели керогазы и примусы, что-то булькало в кастрюлях и скворчало и чадило на сковородах. В синеватом дымном воздухе висел густой запах вареной и жареной рыбы. Рыба в Константинополе была самым дешевым продуктом.

— Что поделаешь! — вздохнул Нератов. — Безденежье и бескормица. А люди-то русские, надобно выручать. Вот и живут.

На втором этаже, где размещался кабинет Нератова и его жилые апартаменты, воздух был чище. Кабинет был обставлен дорогой мебелью, сохранившейся еще от его предшественника, и обставлен он был в те времена, когда российское посольство представляло в Турции богатую Российскую империю.

В кабинете Нератов усадил Врангеля в удобное глубокое кресло, сам уселся напротив и, еще раз оглядев его, с удовлетворением сказал:

— Я предполагал увидеть человека, раздавленного последними неудачами и эвакуационными заботами, нуждающегося в длительном отдыхе. Похоже, и телесной крепости и силы духа вам отпущено Господом с избытком.

— Благодарю за комплимент. Сбавлять обороты не имею права, — сказал Врангель. — Молю Бога лишь о том, чтобы ниспослал мне силы не надорваться, неся сей выпавший на мою долю крест. Но давайте поговорим о деле. Вы сказали: улаживали во Франции дела моей армии. Нельзя ли подробнее?

— Да-да! Именно об этом я и хотел вас проинформировать. У них, видите ли, возникла новая идея: ликвидировать нашу армию, точнее, рассеять ее по свету.

— Вы сказали: «у них». Это у кого же? — спросил Врангель.

— Кому первоначально пришла эта мысль в голову, сейчас уже не узнать. Да и не суть важно. На заседании французского правительства ее поддержали едва ли не все. Позже я разговаривал с нашим послом во Франции Маклаковым. Мне показалось, даже он склоняется к этой мысли.

— Аргументы?

— Все в один голос заявляют, что в недалеком будущем русская армия может стать причиной новой войны. Франция не хотела бы быть ее повивальной бабкой.

— Ну, и чем все закончилось?

— Я вынужден был выступить. Я сказал им, что они имеют право распоряжаться судьбой своей армии. У нас же отобрали Родину, и вернуть ее — наша святая обязанность. Ну, тут начались крики! Кто-то стал доказывать, что это не только наше дело, что новая война наверняка может снова всколыхнуть весь мир.

— Не исключаю, — согласился Врангель. — И все же?

— Выступивший в конце небезызвестный вам вице-адмирал Де Робек несколько пригасил страсти. Он сказал, что, на его взгляд, в ближайшее время деморализованная русская армия не будет представлять серьезной опасности. Скорее всего взгляд надо направить в другую, большевистскую сторону. Большевики намерены завоевать весь мир.

— И тем не менее, — задумчиво сказал Врангель. — Тем не менее мысль высказана. И вторгнуться в наши дела попытаются многие доброхоты. Не исключаю и французов.

Большую часть времени Слащёв проводил на палубе «Твери». В каюте иллюминатор завесили платком, создав полумрак, ходили на цыпочках, разговаривали шепотом. Маруся почти все время спала, просыпаясь только на кормление.

Стоя на палубе, можно было видеть жизнь во всем ее комедийном и трагическом многообразии. Казалось, вся азиатская часть Константинополя и его пригородов пересела на катера и лодки и, торгуя съестным и водой, сновала между судами. И если первое время в качестве платы за продукты шли драгоценности, то уже вскоре они иссякли, и продавцы и покупатели опустили планку ниже, и в качестве валюты в ход пошли шинели, брюки, барашковые шапки и сапоги Высоко ценились здесь короткие кавалерийские карабины и патроны. У кого-то сохранилось хорошее кожаное седло, и за его обладание возникло нешуточное сражение между тремя турками.

Небогатый контингент «Твери» уже почти перестал интересовать турецких негоциантов. Мимо нее проплывали лодки и катера, но к ней никто не швартовался и даже не удостаивал ее взглядом. Тем больший интерес вызвал у Слащёва большой и богато украшенный катер, который торопливо промчался мимо десятков судов и целенаправленно помчался прямо к «Твери» и лихо к ней пришвартовался. Увидев стоящего на верхней палубе человека в генеральской одежде, один из команды катера крикнул:

— Ваше превосходительство, это не вы ли, случаем, генерал Соболевский?

— Случаем, не я, — ответил Слащёв и спросил: — Вам нужен генерал Соболевский?

— Да, пожалуйста! Или Глафира Никифоровна!

Слащёв понял, та дама с собачкой и есть жена генерала Соболевского.

— Сейчас позову.

Слащёв прошел с палубы в коридор и постучал в каюту, которую занимали Соболевские. Дверь открыл сам генерал.

— А, это ты, — нисколько не удивился Соболевский и схватил его за рукав. — Ну, входи же! А мы как раз собирались обедать.

— Там пришел катер, спрашивают вас.

— Кому я здесь нужен? — удивился генерал. — Может, жену?

— Да, спрашивали также Глафиру Никифоровну.

— Нашли-таки! — недовольным голосом сказал Соболевский. — Не дадут по-человечески похмелиться, — и, обернувшись, крикнул в глубину каюты, за перегородку: — Глашка! Твоя родня прибыла! Иди, прыгай в катер! А мы тут с генералом обсудим диспозицию!

— Я же говорила тебе, Сашенька, они найдут нас, — вышла из-за перегородки дородная Глафира Никифоровна с собачкой на руках.

— И на кой хрен они нам нужны?

— Ну, зачем ты так? У них здесь дом, и нам что-то выделят.

— Собачью будку.

— Не издевайся надо мной, Саша! — обиженно сказала Глафира Никифоровна. — Лучше помоги собрать мне чемоданы.

— Извини, брат, — печально сказал Слащёву Соболевский. — Сейчас начнется истерика, слезы. Утонем!

Слащёв снова вернулся на палубу. На пришвартованном к «Твери» катере народу прибавилось: из салона катера на солнышко вышли две похожие на Глафиру Никифоровну дамы в широкополых шляпах. Одна, видимо, приходилась ей сестрой или какой-то родственницей, вторая — совсем молоденькая барышня — должно быть, была ее дочерью или даже внучкой.