Цивилизация. Чем Запад отличается от остального мира - Ниал Фергюсон

Великобритания и Китай: соотношение ВВП на душу населения, 1000–2008 гг.

Итоги правления династии оказались катастрофическими. В 1580–1650 годах население Китая сократилось на 35–40 %. Замкнутость обернулась западней, особенно для такого сложного общества, как китайское. Оно достигло равновесия – впечатляющего, но хрупкого. Сельское хозяйство могло прокормить на удивление много людей, но лишь при крайне статичном общественном устройстве, которое буквально перестало воспринимать что-либо новое. Это была своего рода ловушка. Когда что-то пошло не так, ловушка захлопнулась: для выхода из кризиса не нашлось ресурсов. Правда, во многих трудах империя Мин предстает процветающим государством с оживленной внутренней торговлей и рынком предметов роскоши[112]. Однако недавние исследования китайских ученых показывают, что в эпоху Мин доход на душу населения не рос, а основной капитал таял[113]. Напротив, в Англии, население которой в конце xvii века росло, заморская экспансия сыграла важнейшую роль в выводе страны из мальтузианской ловушки. Благодаря трансатлантической торговле появились новые продукты питания, например картофель и сахар (1 акр [0,405 га] посадок сахарной свеклы дает столько же калорий, сколько 12 акров пшеничного поля[114]), а также изобилие трески и сельди. Колонизация избавляла страну от избыточного населения. В результате с течением времени увеличивались производительность, доходы, потребление пищи и даже средний рост людей.

Сравним англичан с японцами, живущими на островах, расположенных на примерно таком же расстоянии от побережья Евразии. В то время как англичане упорно стремились к расширению своего влияния (“англобализация”), японцы после 1640 года, при сёгунах Токугава, взяли противоположный курс, на самоизоляцию (сакоку, буквально “страна на цепи”). Поскольку все контакты с внешним миром были запрещены, Япония не сумела воспользоваться выгодами, которые несли быстро развивавшаяся мировая торговля и миграция. Результаты самоизоляции поразительны. К концу xviii века более 28 % рациона английского крестьянина составляла продукция животноводства, в то время как рацион японских крестьян на 95 % состоял из злаков, главным образом риса. Это объясняет различие в росте англичан и японцев, проявившееся после 1600 года. Средний рост английских преступников в xviii веке составлял 170,2 см, а японских воинов – 158,8 см[115]. Так что когда Восток и Запад встретились, они не сумели посмотреть друг другу прямо в глаза.

Задолго до Промышленной революции небольшая Англия выигрывала в сравнении с великими цивилизациями Востока благодаря торговле и колонизации. Отказ Китая и Японии от внешней торговли и курс на интенсификацию разведения риса привели к тому, что с ростом населения доходы упали. То же произошло с питанием, средним ростом и производительностью. Когда случался неурожай или хрупкому сельскому хозяйству что-либо угрожало, результаты были катастрофическими. Англичане оказались удачливее и в выборе наркотиков. Привыкшие к алкоголю островитяне в xvii веке получили встряску от американского табака, арабского кофе и китайского чая. Кофейня служила отчасти фондовой биржей, отчасти кафе, отчасти чатом[116]. Китайцы же закончили летаргией опиумных притонов, причем их трубки наполняла Британская Ост-Индская компания[117].

Не все европейцы, подобно Адаму Смиту, замечали застой китайского государства. В 1697 году Лейбниц заявил, что желал бы над своей дверью иметь вывеску: “Справочное бюро китайских знаний”, а в книге “Последние новости из Китая” предложил, чтобы “к нам присылали китайских миссионеров, которые объясняли бы замысел и практику ‘естественной теологии’, как мы посылаем миссионеров к ним, чтобы наставить в богооткровенном учении”. “Не нужно превозносить китайцев, – писал французский философ Вольтер в 1764 году, – чтобы признать… их империя поистине лучшая из тех, которые когда-либо видел мир”. Два года спустя физиократ Франсуа Кенэ издал труд “Китайский деспотизм”, в котором восхвалял примат сельского хозяйства в экономической политике Китая.

Те же из англичан, которые сильнее интересовались торговлей и промышленностью и менее охотно прибегали к идеализации Китая как способу завуалированной критики собственного правительства, признавали, что китайское общество находится в состоянии застоя. В 1793 году посольство во главе с будущим графом Джорджем Макартни (Макартнеем) отправилось к императору Цяньлуну, чтобы попытаться убедить его открыть Китай для внешней торговли. Хотя Макартни принципиально отказался выполнять коутоу[118], он преподнес Цянь-луну достойные дары: планетарий немецкой работы и, “вероятно, самую большую и совершеннейшую линзу, когда-либо изготовленную”, а также телескопы, теодолиты, помпы, “электрические машины” и “огромное устройство, предназначенное для того, чтобы объяснять и демонстрировать принципы науки”. Дряхлого императора (Цяньлуну было за 80 лет) и его приближенных это не слишком впечатлило:

Теперь стало ясно, что вкус [к наукам], если он когда-либо у них имелся, совершенно утрачен… [Все] … утрачено и потеряно невежественными китайцами… которые, как говорят, тотчас после отъезда посланника свалили все в чуланы Юань-минъюаня [Старого Летнего дворца]. Не больший успех имели образцы изящества и ремесел, отборнейшие британские изделия. Единственным чувством, которое, по-видимому, пробудилось в душах придворных при созерцании этих предметов, была подозрительность… Такое поведение, вероятно, можно объяснить своего рода государственной политикой, препятствующей введению новшеств.

Китайский правитель передал королю Георгу III высокомерное письмо: “Мы имеем абсолютно все. Я не придаю цены странным или хитро сделанным предметам и не нуждаюсь в изделиях вашей страны”[119].

Провал Макартни символизирует начавшееся около 1500 года смещение центра силы с Востока к Западу. Срединное государство, некогда колыбель изобретений, превратилось в посредственную страну, враждебно настроенную к иноземным новинкам. Часы – гениальное китайское изобретение – вернулись на родину в усовершенствованном европейцами виде, снабженные гораздо более точным механизмом с пружинами и шестеренками. В Запретном городе есть зал, где выставлена обширная императорская коллекция часов. В отличие от Цяньлуна, пренебрегавшего техникой, его предшественники одержимо собирали часы, и почти все они были изготовлены в Европе либо жившими в Китае европейцами.