Прекрасная обманщица - Патриция Гэфни

– Не одобряю? – с кривой усмешкой переспросил Бэрк. – О, нет, я одобряю всей душой. Скажу больше, это именно то, чего я ожидал.

Он повернулся к ней спиной и направился к коновязи, где уже дожидались лошади: две верховые и одна навьюченная поклажей.

Кэтрин дважды перевела дух, чтобы подавить негодование. Было бы чистейшим безумием дать волю чувствам именно сейчас, в самом начале спектакля, и она твердо решила, что больше не позволит майору Бэрку вывести ее из себя. Она должна научиться думать и вести себя как распутная девка, то есть делать именно то, чего ожидает от нее майор Бэрк, и тогда наплевать ей на его дурацкие шуточки. Хоть это и нелегко, она заставит себя позабыть о том, что она – Кэтрин Макгрегор, и перевоплотится в Кэтти Леннокс.

Поджав губки бантиком в глупейшей, как ей хотелось надеяться, жеманной улыбочке, Кэтрин мелко засеменила по двору следом за Бэрком. При этом она нарочно подобрала забрызганный грязью подол платья так высоко, чтобы ее щиколотки были ему хорошо видны.

– Вот это конь! Ай да красавчик! А как его звать? – нарочито оживленно спросила Кэтрин, хотя отлично видела, что перед нею кобыла. – Можно мне его погладить?

Поднявшись на цыпочки, она робко погладила кобылу по носу и тотчас же отдернула руку, словно опасаясь, что лошадь ее укусит.

– Он такой высокий, как же мне на него забраться? А он быстро бегает?

Бэрк бросил на нее взгляд, полный стоического мученичества, чем чрезвычайно порадовал Кэтрин.

– А это дамское седло, майор? Надо же, я поеду как настоящая леди. На Клубничке я ездила верхом, помню, сидела вроде как на бревне. Ух, и натерла же я себе задницу! Говорю Юэну: «Слушай, говорю…»

– Уймись, женщина! Я человек мирного и кроткого нрава, но еще полслова – и ты вынудишь меня прибегнуть к столь не свойственному мне насилию.

– До чего же вы складно выражаетесь! Фредди мне говорил, что вы лорд или что-то вроде того. Как видно, он не соврал.

Не обращая внимания на ее болтовню, Бэрк раскрыл один из коробов на вьючной лошади и вытащил из него тяжелый, стянутый узлом сверток. В расправленном виде сверток оказался широчайшим плащом тонкого серого сукна с капюшоном, подбитым черным бархатом.

– Вот, – сказал Бэрк, окутав плащом ее плечи и скрепляя на груди обшитую тесьмой застежку, словно перед ним стоял манекен. – Та добрая душа, что снабдила тебя платьем, не нашла в своем гардеробе женского плаща или салопа. Так что придется тебе первое время довольствоваться вот этим.

Кэтрин провела ладонями по полам плаща, словно удивляясь мягкости ткани.

– Отличная штука, – признала она сквозь зубы, – но, как я понимаю, она вроде бы ваша? Вы что же, с себя его сняли, чтобы мне отдать? Стало быть, для себя у вас ничего не осталось? Нет-нет, возьмите назад… Ой!

Не говоря ни слова, Бэрк бесцеремонно подхватил Кэтрин и усадил ее в седло, потом подогнал длину стремени и просунул в него ее ногу, самым фамильярным образом схватив ее за лодыжку.

– Вожжи держи вот так, – сурово приказал он, вложив поводья ей в руки и сжав вокруг них ее пальцы, как будто она была ребенком.

Кэтрин пришлось скрыть улыбку.

– Вот так?

– Нет, черт возьми, вот так!

– Вот так? Да, сэр, я поняла. Вы уж не обижайтесь, майор Бэрк, да только учитель из вас никудышный, Юэн куда лучше. Он на меня так не злился и не рычал!

Ворча себе под нос что-то неразборчивое, Бэрк отошел от нее и вскочил на своего серого жеребца с мощными задними ногами и изящной умной головой. Однако ее лошадь тоже совсем неплоха, решила Кэтрин. Добрая кобыла, с широкой грудью и крепкими ногами. Ей пришло в голову, что, если дело дойдет до скачки наперегонки, она заставит майора Бэрка попотеть.

Они выехали по разъезженной, раскисшей от дождей дороге на восток, по направлению к Дамфризу, до которого было миль десять-двенадцать. Оттуда им предстояло повернуть на юго-восток в обход залива Солуэй-Ферт. Если погода не ухудшится, подумал Бэрк, к ночи они доберутся до Гретна-Грин, а утром пересекут границу и, обойдя стороной Карлайль, направятся на юг, в графство Камберленд. Впрочем, все будет зависеть от погоды. Бэрк бросил хмурый взгляд на небо. Свинцовые тучи, нависшие прямо над головой, ничего хорошего не предвещали. Слава Богу, девчонка крепко сидела в седле, а не подскакивала на каждом шагу, как поплавок. Он глазам своим не верил, глядя, как ловко она управляется с поводьями, как легко и грациозно держится. Видимо, некоторые люди – прирожденные наездники, и хорошо, что она – одна из них.

Какое-то время они молча ехали по отлогим склонам Южной Шотландии. По пути им встретились лишь несколько небольших селений. Местные жители занимались в основном овцеводством, хотя в долинах было сколько угодно прекрасных пахотных земель. Оглядывая плавные очертания невысоких холмов и узкие лесистые долины, Кэтрин решила, что этим местам, хотя они, конечно, очень милы, все-таки чего-то не хватает. Пейзажи ее родного нагорья, суровые, неприветливые и скудные, казались ей неизмеримо более волнующими и прекрасными.

Впервые за последние три месяца она вдруг с неумолимой ясностью осознала, что скорее всего никогда больше не увидит столь дорогой ее сердцу фамильный замок Дарраф и уж тем более не сможет в нем жить. После казни отца все его земли и другие владения были конфискованы, а им с матерью пришлось срочно перебраться из Инвернесса в Эдинбург. Они не страдали от бедности, потому что все неотчужденное состояние ее деда целиком перешло к ней по наследству, как только ей исполнилось двадцать лет. Но в Эдинбурге Кэтрин пала духом, жизнь в городе казалась ей пустой и лишенной смысла.

Ослепленная горем, погруженная в печальные размышления, она ехала, не замечая ничего вокруг. Боль пронизывала ее кинжалом при мысли о том, что не только Дарраф потерян для нее навсегда. Ей никогда больше не суждено было увидеть своего доброго отца, Рори, Майкла… И даже матери у нее, в сущности, больше не было: не в силах вынести обрушившейся на нее утраты, Роза Макгрегор лишилась рассудка.

Но одна мысль, с которой Кэтрин не расставалась ни на минуту за последние три месяца, терзала ее больнее всего: ужасная мысль о том, что она сама, пусть и косвенно, виновата в смерти отца. На протяжении последних четырех лет она вслед за матерью ежедневно и ежечасно попрекала, бранила и стыдила его, призывая принять прямое участие в борьбе якобитов за возвращение короны Стюартов. Будучи главой клана инвернессширских Макгрегоров, настаивала она, он просто обязан собрать их под знамена Карла Стюарта. Если бы не эти бесконечные попреки и увещевания, добродушный ученый чудак никогда не покинул бы своей любимой библиотеки и не взялся бы за чуждое ему дело, приведшее его к гибели. Теперь-то она понимала, что так поступать не следовало, но тогда ей казалось, что нет иного способа отомстить англичанам и помочь повстанцам. Кэтрин была женщиной и не могла сама отправиться воевать. Поэтому она толкнула на борьбу своего престарелого отца и тем самым послала его на верную смерть. И все ради громких слов о патриотизме и мерности долгу. С бременем этой вины ей предстояло жить до конца своих дней.