Рояль под елкой - Алиса Лунина

— Это уж, позвольте, какое-то Средневековье, — заметил Дымов.

— Так и оттуда шастают, — невозмутимо ответил Митрич. — Ходы-выходы во все временные периоды открыты! И из будущего человек приходил!

— Ну и что там, в будущем?

Митрич пожал плечами:

— Да ничего, по большому счету — то же самое. Это ж только нам кажется, что в будущем все непременно перемениться должно. А может, и нет его вовсе, ни прошлого, ни будущего, а все одновременно происходит. Здесь и сейчас. В этот самый момент. А эти-то приходят по ошибке, просто двери путают. Иной раз выспаться не дают — туда-сюда шасть… Ну да ничего, я привык! А соседу Кузе Копейкину по ночам царь является!

— Какой? — заинтересовался Кабанов.

— По описанию вроде на Павла похож!

— Че ему надо-то?

— Ну что надо, — вздохнул Митрич, — поговорить! О судьбе России. Возмущается, говорит, совсем страну развалили, довели хрен знает до чего! И в городе бардак развели! Куда ни глянь — форменный разврат! Для того ли, говорит, мой родственник город основал? А Копейкин ему возразил: мол, стоило ли вообще город на болотах строить? Так царь разгневался, ногами затопал. «Не тебе, — говорит, — об этом судить, тебя забыли спросить, строить или нет! Живи и радуйся»! Радоваться-то, положим, народ не спешит. И то сказать, наш болотный город навевает настроения все больше ипохондрические. Бывает, пройдешь по нему — такого насмотришься! Вот, к примеру, иду позавчера по Фонтанке. Без особой цели, можно сказать, прогуливаюсь. День такой серенький, унылый, ну одним словом, петербургский. Прошел Обуховскую больницу, гляжу — на дереве петля висит. Заботливо кем-то повешена.

— Может, для собаки? — предположил Кабанов.

— А кто его знает? — развел руками Митрич. — Может, конечно, и для собаки. А может, и нет, мол, пожалуйста, персональное приглашение на казнь! Ладно, иду себе дальше, прохожу мимо какой-то особо мрачной подворотни, вижу — сапог валяется. Вроде сапог как сапог, черный, среднего размера, но от него жутью веет, будто он с ногой, понимаете? Я развернулся и домой пошел. Подумал, ну его к лешему прогулки эти, Фонтанка длинная, кто его знает, что там дальше встретится! А впечатлительные-то люди вовсю с ума сходят, не выдерживают здешних испарений. Тут давеча шел я себе, а на меня из подворотни парень выскочил. Руками машет, чуть пена изо рта не брызжет.

— Наркоман, должно быть, торчок! — подсказал Кабанов.

— Да кто их разберет. Кричит мне ни с того ни с сего: дескать, такие, как вы, Россию продали! Я ему вежливо отвечаю: чудак-человек, зачем же так сразу обвинять? Вы меня и не знаете, может, я в судьбе России и не виноват вовсе? А он вместо ответа раз — и стукнул меня в лицо. Я спокойно говорю, мол, зачем же так, гражданин хороший, поступаете? И не совестно вам? А он мне — под ребра и улыбается. Я его увещеваю — а он снова под дых бьет. Тут я про Христа ввернул. Разве для того, говорю, такое страдание было принято, чтобы мы, братья во Христе, друг другу мордобой устраивали? А у парня-то глаза белые, мутные, ничего до него не доходит. Всю морду мне разбил до крови. В общем, толкнул я его легонько, он раз — и упал. Натурально завалился и лежит. Спит! Нарисовал я ему на лбу крестик своей кровью и пошел. Подумал, может, проспится да в себя придет… Много больных людей развелось, что и говорить! От такой жизни у нас люди с ума сходят. Места эти для человека гибельные, точно говорю! С ума можно своротить или еще чего похуже.

— Чего ж хуже-то? — спросил Дымов.

— Э! До мыслей преступных додуматься впору! Старушек потом недосчитаешься! И то сказать, времена нынче несправедливые — одним все, а другим ничего!

Митрич с чувством хлопнул кулаком по столу.

— Ну, положим, это всегда так было! — усмехнулся Дымов.

— Не скажи! Сейчас особенно! Отрепье на поверхность выплыло! — Митрич кивнул на Кабанова. — Не уважаю! Ишь, морда наглая, хозяин жизни!

Митрич задумчиво поглядел на Дымова и добавил:

— И таких, как ты, не уважаю! Потому что такие, как ты, таких, как он, и расплодили.

— Почему? — удивился Дымов.

— Потому. Бесхребетностью своей! — отрезал Митрич. — А вот ты бы взял, интеллигент, да увел у него бабу из-под носа!

— Митрич, не забывайся! — строго прикрикнула Тамира.

Сосед пожал плечами и направился к роялю.

— Сыграю! — пояснил он, открывая белую крышку.

— Ах, нет, увольте! — слабо вскрикнул Дымов. — Не трогайте инструмент, вы его расстроите!

Не обращая внимания на протесты Дымова, Митрич шустро застучал по клавишам и довольно бодро сыграл «Полонез Огинского». С душой и чувством. Во время исполнения Дымов морщился, как от зубной боли, но номер Супермена пришлось выслушать до конца.

Закончив, Митрич театрально поклонился слушателям. Кабанов промычал что-то одобрительное.

— В свое время мой талант был востребован! — гордо изрек Митрич. — Такие залы собирал!

Услышав про Большой зал Филармонии, Дымов поперхнулся.

После выступления Митрич допил водку и сообщил, что ему пора. Задерживать не стали. Человек-Супермен поднялся, плотнее запахнул красную накидку и потопал к балкону. Однако в последний момент вспомнил о своей миссии и сделал следующее предостережение:

— Смотрите тут поосторожнее, мать вашу!

— Что вы имеете в виду? — поинтересовался Дымов.

— Известно что — одна баба и два мужика плюс эти чертовы Бермуды! Всякое может случиться!

Обращаясь к Тамире, Митрич добавил:

— Ежели чего, кричи! Я рядом! Буду вылетать для спасения!

Он вышел на балкон и исчез, растворившись в ночной темноте.

— Безумный город! — пробормотал Дымов. — Безумный вечер!

И в это время раздался звонок в дверь.

Дымов вздрогнул: а вот и Ирина!

Ева прислушалась: в соседней комнате ругалась Лера. Объяснялась со своим Мариком, причем в характерной манере — на повышенных тонах и не стесняясь крепких выражений.

Наверное, совсем разругаются, вздохнула Ева. Зачем, все-таки 31 декабря, потом сама, дура, будет жалеть… Пойти, что ли, заглянуть к ней в комнату, сделать большие глаза или хоть по голове постучать, дескать, опомнись, дочь, зачем на людей кидаешься… Может статься, послушает.

Ева отправилась в комнату дочери. Правда уже на пороге оказалась буквально срезана услышанным.

— Отцепись от меня, нудный мужчина! — проорала Лера в трубку, закончив свою тираду совсем уж нецензурными словами, чем очень шокировала Еву. После этого Лера бросила трубку на пол и повалилась на диван.

— Вы что, поругались с Мариком? — осторожно спросила Ева.

Дочь только кивнула в ответ.