Королевский гамбит - Джон Мэддокс Робертс

— Предлагаю отдать всю гражданскую и военную власть патрициям и плебейской знати. Тогда мы обезопасим себя от проходимцев, рвущихся занять высокие посты.

— Великолепная мысль, — сухо подытожил Цезарь. — А теперь, поскольку Квинт Курий вышел из нашей импровизированной дискуссии и ныне находится в крепких объятиях Морфея, послушаем нашего будущего консула.

— Я далеко не философ в сфере политики, — изрек своим благозвучным голосом Гортал, — однако кое-что смыслю в законах и искусстве государственного управления. Несмотря на то что и я не хотел бы видеть во главе Рима монарха, я числю себя другом царей. — Он слегка поклонился Тиграну. — И хотя я разделяю мнение о том, что средоточие власти в руках одного человека представляет угрозу общественному порядку, хочу отметить положительный опыт подобного государственного устройства. Так, в минуты чрезвычайной опасности именно быстрые решения единовластного правителя могут спасти государство. Что же касается военной власти, — он сделал красноречивый жест кубком, — то мне кажется, что временами мы предоставляем нашим генералам слишком большие полномочия за рубежом. В последнее годы они все чаще стали забывать о том, что своим командованием, да и всем прочим, обязаны Сенату. И ведут себя как независимые властители тех регионов, где происходят боевые действия. Это относится к Серторию, а также к Лукуллу, о котором в этой связи уже упоминал в своей речи Сергий Катилина.

Использовать чье-либо высказывание для подтверждения своей точки зрения было вполне в духе Гортала.

— Мне кажется, уже назрела острая необходимость провести судебное разбирательство, призванное уточнить обязанности наших полководцев и ограничить их власть.

— Отличное предложение! — подхватил Цезарь. — А теперь послушаем нашего хозяина.

Публий был уже порядком пьян, тем не менее изъяснялся вполне членораздельно.

— Скоро я присоединюсь к моему зятю, победоносному Лукуллу. Мы будем вместе вести войну с Митридатом. Всякий человек, вступающий на государственный пост, обязан пройти военную службу. Она является важной школой для будущего чиновника. Я всегда так считал. Однако хочу заметить, что власть сосредотачивается здесь, в Риме. И если кто-то желает добиться верховной власти, ему не обязательно завоевывать испанцев или египтян. Власть исходит от римского народа. От патрициев и от плебеев. Сенат проводит окончательные указы, но власть все равно находится в руках Народного собрания. Если тот, кто облечен высокими полномочиями, считает, что поддержки большинства в Сенате достаточно, чтобы удержать власть, он глубоко заблуждается. Поддержка народа — вот что необходимо, причем не только в собрании, но и на улицах города.

— Весьма интересно, — произнес Гай Юлий, когда бессвязная тирада Публия, казалось, завершилась, — но давайте же послушаем нашего дорогого гостя и узнаем его точку зрения.

— Прежде всего, — начал Тигран, — позвольте мне выразить свое безграничное восхищение вашей уникальной государственной системой, которая избирает в свои ряды лучших и предоставляет им возможность управлять половиной мира. Однако боюсь, что она никогда не приживется в наших краях. Будучи наследниками греческой культуры, вы имеете уходящую в далекое прошлое традицию избирать свое правительство. Мой же народ состоит большей частью из неразвитых азиатов, которые не приемлют никакой иной власти, кроме самодержавной. Для них царь все равно что бог. Заберите у них царя — и это будет равносильно утрате бога.

Он улыбнулся всем сидящим за столом так, словно они были его лучшими друзьями.

— Я совершенно уверен в том, что Востоком всегда будут управлять монархи. Полагаю, вы все согласитесь со мной, что они должны быть такими правителями, которые являются друзьями Рима. К сожалению, сейчас не многие на Востоке разделяют мою точку зрения.

Еще один камень в адрес папочки, отметил я про себя.

— Прекрасно, прекрасно поставлен вопрос, — сказал Цезарь. — А теперь мы должны выслушать Деция Цецилия Метелла Младшего, который совсем недавно начал свою публичную деятельность. Как известно, он является сыном высоко чтимого нами городского претора и потомком выдающегося рода.

За весь вечер я выпил совсем немного вина, тем не менее ощущал странную легкость в голове. Хотя, возможно, причиной тому было мое увлечение Клавдией. Я поклялся себе не говорить ничего необдуманного и вообще вести себя предельно сдержанно. Однако льстивое обращение Цезаря вынудило меня нарушить данное себе слово. К тому же в воздухе витало нечто такое, что не давало мне покоя весь вечер. Это «нечто» заключалось в том, что с тех пор, как я узнал об убийствах Синистра и Парамеда, с кем бы я ни говорил, в особенности во время этого обеда, все сказанное прямо или косвенно вертелось вокруг двух громких имен: Лукулла и Митридата, Митридата и Лукулла. Я знал: стоит мне приложить достаточно усилий, и я смогу распутать этот клубок лжи и таинственности и обнажить грязные интриги, плетущиеся вокруг этих имен. Я имел на это полное право, ибо за мной стояли Сенат и римский народ. К сожалению, у меня пока не было зацепки, точки опоры, позволяющей повернуть рычаг. Начал я так:

— Как самый младший член правительства я едва решился произнести речь в столь избранном обществе.

При этих словах все заулыбались и закивали друг другу. Исключение составлял лишь Курий, который тихо похрапывал на своем месте. Вокруг по-прежнему сновали слуги, шлепая по полу ногами и наполняя наши кубки вином.

— Во время нашей замечательной беседы мне в голову пришли кое-какие соображения, которыми сейчас я хотел бы с вами поделиться.

Улыбки все еще не сошли у них с уст.

— Мне кажется, есть нечто более важное, чем происхождение и родственные связи. Даже более важное, чем жизненный опыт или личные способности. Это преданность Риму, Сенату и народу. Как совершенно справедливо заметили мой патрон Гортал и мой друг Сергий Катилина, победоносные полководцы, которые воюют исключительно ради личного обогащения и славы, не являются подлинными слугами Рима. Как не является таковым магистрат, торгующий своими решениями. А также наместник, грабящий доверенную ему провинцию.

При этих словах Цицерон усиленно закивал. И неудивительно: именно на подобных доводах он строил свою обвинительную речь против Верреса.

— И уж конечно, — продолжал я, все больше распаляясь, — не является истинным слугой Рима тот, кто ведет секретные переговоры с иностранными правителями, преследуя какие-то личные интересы. Или злоумышляет против одного из действующих военачальников из зависти к его славе.

Цицерон снова кивнул, еле слышно исторгнув слово: «Верно». Лицо Катилины, как всегда угрюмое, стало олицетворением чистейшей скуки. Гортал сохранил привычное выражение доброжелательности, но его улыбка стала несколько натужной. Публий метнул в меня гневный взор, а Тигран уставился в свой кубок, как будто опасаясь выдать себя взглядом.

— Прекрасно, — произнес в завершение моей речи Цезарь, с одобрением посмотрев на меня.

Правда, это ровным счетом ничего не значило, потому что никогда в жизни я не встречал человека, который бы владел своими чувствами лучше, чем Гай Юлий. Он мог улыбаться в лицо человеку, которого замыслил лишить жизни, равно как тому, кто собрался убить его.