На веки вечные. Книга 2. И воздастся вам... - Александр Звягинцев

Постскриптум

«Однажды к нам пришел американский шеф-фотограф и сказал, что если у нас есть при себе вспышки, то мы можем пройти с ним. Нас привели в помещение, примерно 40 квадратных метров. У стены стояли столы, света не было. За каждым столом сидело по четыре человека. За одним — Геринг, Розенберг, адмирал Денитц и фон Ширах. За ближайшим ко мне столом Кейтель сидел вместе Йодлем. Я поснимал их со вспышкой. Кейтель закрыл лицо рукой. Затем я подошел к столу с Герингом.

Пока снимали другие фотографы — американцы и французы — он ничего не говорил. Но как только увидел мою русскую форму, то начал кричать: «Что такое, уже нельзя спокойно поесть!»

Тут подошел американский лейтенант и спросил: "В чем дело? Почему Геринг орет?" Понятия не имею, говорю, я хотел всего лишь сфотографировать их. Лейтенант подошел к Герингу и сказал, чтобы он прекратил орать. Но тот не унимался. Тогда лейтенант поднял дубинку и слегка дал ею Герингу по затылку. После этого стало тихо».

Евгений Халдей, советский фотокорреспондент

Заседания трибунала возобновились 2 января 1946 года. Уже на следующий день начались допросы обвиняемых и свидетелей. Перед трибуналом предстал «свидетель» Отто Олендорф, обер-группенфюрер СС.

Этот человек словно сошел с плакатов, воспевавших образчики «истинно германской красоты». Он производил впечатление человека думающего и интеллигентного, обладающего незаурядными способностями, имел высшее образование, причем окончил университет сразу по двум факультетам — права и экономики. Карьера его была фантастической — в 34 года он стал начальником III департамента службы безопасности рейха и получил чин генерала СС. Правда, войну Олендорф закончил в другом ведомстве — не поладив с заместителем Гиммлера Эрнстом Кальтенбруннером, он перешел в Министерство экономики на должность эксперта по вопросам внешней торговли. Его обожали женщины. Письма и открытки от них он получал и в тюремной камере. Но именно этот человек, как спокойно рассказал он сам, лично руководил уничтожением десятков тысяч людей на оккупированных территориях и восточном фронте. «Неполноценное население», как выразился Олендорф, подлежало «ликвидации» — людей расстреливали айнзатцгруппы, травили газомв специальных фургонах, сжигали целыми деревнями…

В кресле перед микрофоном сидел, положив ногу на ногу, высокий элегантный мужчина, который мог бы служить эталоном «нордической красоты». Он превосходно владел собой, давал четкие и исчерпывающие ответы на вопросы, которые перед ним ставили американский и советский обвинители. Еще полупустой после веселых рождественских каникул зал погрузился в мертвую тишину. Отто Олендорф, командир айнзатцгруппы «D», хладнокровно рассказывал, что к реализации поставленных перед ними задач айнзатцгруппы приступили в начале июля 1941 года. В инструкциях, определявших круг их обязанностей, на первом месте стояла программа ликвидации «лиц еврейской национальности и советских комиссаров». Все «неполноценные лица» назывались «партизанскими бандами». К таковым относили также случайных прохожих или жителей населенных пунктов, чем-либо не угодивших эсэсовцам. Айнзатцкоманды не щадили ни женщин, ни детей, ни стариков. «Моральное воздействие ликвидаций на мирное население было просто поразительно. Особенно из-за большого количества уничтоженных детей в возрасте до 5 лет и даже младенцев…»

Обергруппенфюрер СС Отто Олендорф спокойно поправил и без того безупречный пробор.

Геринг свирепо засопел и хрипло пробурчал сидевшему рядом Гессу, безучастному ко всему, что происходило вокруг:

— Еще один запродавший душу врагу! Эта свинья рассчитывает, что его помилуют, но ему все равно висеть…

Денис сидел за столиком в баре, рассеянно мешал ложечкой сахар в чашке кофе. По радио шла трансляция из зала суда. Олендорфу теперь задавали вопросы адвокаты других подсудимых. Цель их была одна — доказать, что их подзащитные не имели никакого отношения к «ликвидациям». Адвокат имперского министра вооружения Альберта Шпеера поинтересовался знал ли Олендорф, друживший с министром, что тот в 1945 году готовил уничтожение фюрера для спасения Германии и немецкого народа, а Гиммлера за все его преступления планировал выдать союзникам… Ответа Ребров не расслышал, да и ему было совершенно наплевать, что они там планировали, когда стало ясно, что конец близок. Каждый пытался просто спастись, вместо того, чтобы пустить пулю в свой фашистский лоб.

Кто-то сел за его столик. Ребров поднял глаза и увидел Пегги.

— Привет, — кивнул он. — С возвращением в Нюрнберг.

— Спасибо, хотя, признаться, возвращаться ради того, чтобы слышать все это… Как вы думаете, почему этот красавец-генерал столь откровенен сегодня?

— Не знаю.

— Неужели прозрел?

— После таких прозрений, нормальный человек должен застрелиться или повеситься.

— Пожалуй… Вы видели, какой гам поднялся среди подсудимых, когда Шпеер сказал, что готовил покушение на Гитлера? Геринг просто взбеленился. Он стал обвинять Шпеера в предательстве, в том, что он перешел на сторону врага, а тот послал его к черту!.. Я думаю, доктор Гилберт очень доволен.

— Чем?

— Тем, что ему удалось расколоть ряды подсудимых, поссорить их.

— Какая разница!

— Для нашего героя Джексона, на которого работает Гилберт, очень важно не просто вздернуть их, а заставить покаяться, продемонстрировать их свое ничтожество.

— Ну-ну…

Пегги изучающе посмотрела на Реброва.

— У меня к вам разговор…

— Опять про тайные замыслы русских? — натянуто улыбнулся Ребров.

— Нет. Вы, я вижу, не в настроении, но…

Пегги положила перед Ребровым небольшую книжку.

— Это вам.

— Что это?

— Посмотрите.

Денис, пожав плечами, взял книгу. Это был сборник рассказов Ивана Бунина. Он удивленно поднял глаза на Пегги.

— Я прилетела прямо из Парижа. Виделась там с нашей княжной. Она просила передать эту книгу вам. Сказала, что вы все поймете.

— С ней… С Ириной что-то случилось? — с трудом выдавил из себя Ребров.

— Просто она не вернется в Нюрнберг.

— Не вернется? Почему?

— Ирину уволили. Сказали, что французская делегация больше не нуждается в ее услугах. Ее заменят другие переводчики, которые не будут вступать в сомнительные отношения с советскими агентами. Вы же знаете, что сейчас творится во Франции вокруг женщин… Горизонтальный коллаборационизм! Какая гадость!

Ребров, оглушенный этим известием, молчал, глядя на книгу. Пегги наклонилась к нему и яростно зашептала.

— Насколько я поняла, на нее написали донос. О ваших отношениях. Мол, ее завербовал советский агент и получал от нее секретную информацию. Какая чушь! Слава богу, это все еще не просочилось в газеты. Они бы подняли большой шум. Если бы речь шла обо мне, я бы просто послала всех куда подальше, но Ирина… Она другая. Она все ужасно переживает. И чувствует себя виноватой, хотя это не так. И потом русские эмигранты — это особый мир. У них там свои законы и представления о чести.