Судьба убийцы - Робин Хобб

– Я знаю, что ты сделала.

Я вцепилась в добычу, испугавшись, что он отберет ее. Двалия оторвалась от своих бумаг и хмуро смотрела на нас. Я знала, что она не будет пытаться забрать у меня мясо: побоится моих зубов.

Керф похлопал меня по плечу:

– Ты пыталась спасти меня. Если бы я выпустил твою руку, когда ты укусила меня, я бы остался там с прекрасной Шун. Теперь-то я это понимаю. Ты хотела, чтобы я остался, защищал и завоевал ее.

Я упрямо жевала мясо. Надо сгрызть как можно больше, пока кто-нибудь не отобрал его. Я запоздало кивнула Керфу. Пусть думает что хочет, лишь бы кормил.

Он вздохнул и уставился в ночь:

– Я думаю, мы очутились в царстве мертвых. Хотя я его себе не таким представлял. Я чувствую холод и боль, но слышу музыку и вижу прекрасное. Не могу понять, кара это или награда. И почему я до сих пор с этими людьми, когда меня должны судить предки. – Керф угрюмо взглянул на Двалию. – Эти люди злее смерти. Наверное, поэтому мы застряли здесь, на полпути, в глотке смерти.

Я снова кивнула. Мне удалось отгрызть кусочек мяса, и я старательно пыталась разжевать его до волокон. Никогда еще мне не приходилось так мучительно предвкушать поглощение еды.

Калсидиец отвернулся от меня и принялся шарить у пояса. Когда он снова обратился ко мне, в руке его блестел большой нож. Я попыталась отползти, но он поймал меня за путы на ногах и подтянул к себе. Нож был остр. Он мгновенно разрезал скрученную полоску ткани, и путы упали. Я вырвалась из его рук. Керф потянулся ко мне снова:

– А теперь руки…

Довериться или нет? Нож такой острый, что отрежет палец так же легко, как расправился с моими путами. Я сжала полоску мяса зубами и протянула ему связанные руки.

– Ну и туго же! Тебе больно?

Не отвечай.

Я молча смотрела ему в глаза.

– Да у тебя уже запястья опухли!

Он осторожно просунул лезвие между моими кистями. Оно было холодное.

– А ну прекрати! Что ты творишь! – Двалия наконец дала своему гневу выход.

Калсидиец едва взглянул на нее. Он взял одну из моих рук, чтобы было удобнее, и стал резать ткань.

Тут Двалия меня удивила. Она как раз привстала, чтобы подбросить в огонь тяжелый сук. И теперь сделала два шага и обрушила сук на затылок Керфа. Калсидиец повалился на землю, по-прежнему сжимая нож. Я высвободила руки, разорвав последнюю полоску ткани, и вскочила на ноги. Но успела пробежать лишь пару шагов на онемевших ногах: Двалия схватила меня за шиворот, придушив. Первые два удара ее дубинки опустились на мое правое плечо и ребра.

Я развернулась, не обращая внимания на то, что воротник сдавил мне горло, и со всей силы пнула ее по голени и колену. Двалия закричала от боли, но меня не выпустила, а ударила дубинкой по голове. Покореженное ухо вспыхнуло болью, рот наполнился кровью, однако меня встревожила не боль, а то, что перед глазами все по краям стала заволакивать тьма. Я извернулась, но только подставила другую сторону головы под новый удар. Было смутно слышно, как Двалия кричит, веля остальным хватать меня, но никто не кинулся ей на помощь.

Виндлайер стонал:

– Не надо, не надо, не надо, – все пронзительней с каждым разом.

Я разозлилась: почему он только мычит, но не помогает мне? И я отдала ему свою боль.

Двалия снова ударила меня по уху. Колени мои подогнулись, и я повисла на собственном воротнике. Я была слишком тяжелой для нее, и она рухнула на меня. Плечо пронзило болью.

На меня накатили чужие чувства. Как тогда, когда отец и Неттл объединяли разумы или когда мысли отца бурлили слишком сильно и он забывал сдерживать их.

Не делайте ей больно! Не делайте ей больно! Не делайте ей больно!

Двалия выпустила мой воротник и скатилась с меня, издав странный звук. Я не пыталась встать. Просто лежала и старалась заново наполнить легкие воздухом. Полоска мяса потерялась. Рот был полон крови. Я повернула голову набок и приоткрыла рот, чтобы она вылилась.

Не умирай. Пожалуйста, не умирай и оставь меня в покое, донесся до меня мысленный шепот Виндлайера.

А… Так вот оно что. Когда я отдавала ему свою боль, то открыла для него путь в свой разум. Опасно. Собрав всю силу воли, я отгородилась от него. Глаза мои жгли слезы. Слезы ярости. Можно было дотянуться зубами до лодыжки Двалии. Может, мне удастся отхватить кусок мяса с ее ноги?..

Нет, волчонок. Палка все еще у нее. Отползай. Тихонько. Прежде чем нападать на нее, надо быть уверенной, что ты сможешь убить ее.

Попыталась червяком отползти прочь. Но рука не слушалась. Бесполезно валялась рядом. Меня сломали. Я заморгала от боли, перед глазами заплясали черные точки. Двалия встала на четвереньки, потом с кряхтеньем выпрямилась и потопала прочь, не взглянув на меня. Обошла костер, снова опустилась на тюк с вещами и давай дальше вглядываться то в мятый лист бумаги, то в свиток, который достала из костяного футляра. Она медленно поворачивала куски бумаги, потом вдруг склонилась над ними. Сложила их рядышком на коленях и стала рассматривать по очереди.

Калсидиец медленно сел. Пощупал свой затылок, поднес руку к глазам и потер увлажнившиеся пальцы друг о друга. Он посмотрел, как я тоже сажусь, и покачал головой, увидев безвольно болтающуюся руку.

– Сломана, – прошептала я.

Мне было отчаянно необходимо, чтобы кому-то было не все равно, как меня покалечили.

– Злее смерти, – тихо проговорил он.

Керф протянул руку и ткнул пальцем в мое плечо. Я вскрикнула и отшатнулась.

– Не сломана, – заключил он. – Не сломана, но я не знаю, как по-вашему сказать, что с ней.

Калсидиец сжал руку в кулак и обхватил его пальцами другой руки. Потом рывком выдернул кулак из собственной хватки.

– Выскочила, – сказал мне Керф. Потянулся ко мне, и я сжалась, но он только махнул рукой на мое плечо. – Выскочила.

– Мне рукой не пошевелить.

Внутри росла паника. Я с трудом могла дышать.

– Ляг. Не двигайся. Расслабься. Иногда оно само становится на место. – Он поглядел на Двалию. – Она – оса.

Я непонимающе уставилась на него. Керф слабо улыбнулся:

– Это калсидийская поговорка. Если пчела жалит, она умирает. Она расплачивается за боль, которую причинила. Оса может жалить снова и снова. Ей ничего не будет за то, что она делает тебе больно. – Он пожал плечами. – Вот они и жалят. Ничего другого не умеют.

Двалия вдруг вскочила на ноги:

– Я знаю, где мы очутились! – Она покосилась на маленький свиток в руке. – Руны совпадают! Это глупо, но выходит, что так! – Она уставилась в темноту. Потому глаза ее сузились, и выражение лица изменилось: она что-то поняла. – Он солгал нам. Он солгал МНЕ! – взревела Двалия.