Пожизненный найм - Катерина Кюне

В помещении, где они оказались, играла тихая мелодичная музыка, и со всех сторон слышались приглушенные голоса. Лия рефлекторно напряглась, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть, и тут же зажмурилась. Провожатый подвел её к какому-то столику и помог сесть в кресло. Кресло было удобное и мягкое и, оказавшись в нём, Лия немного расслабилась – как будто у её растерянного сознания наконец появилась опора. Она ощупала кресло руками, потом таким же образом осторожно обследовала часть стола, немного побаиваясь наткнуться на незнакомца, который, скорее всего, сидел по другую сторону. Лия ждала, когда он заговорит с ней, но он упорно молчал, даже шороха одежды не было слышно, так что Лия не могла быть уверена в том, что за столом есть ещё кто-то кроме неё. Подошел официант и спросил, будет ли она что-нибудь заказывать. Лия заказала коктейль с ромом. Следом из темноты приятный мужской голос попросил принести ему клубничный сок. И снова наступила тишина. Лия хотела спросить заказывает ли её сосед клубничный сок оттого, что не пьет алкоголя, но вопрос тут же, ещё до того как она успела его задать, показался ей глупым и бессмысленным. Сказать, что у него приятный голос? Это вообще самое банальное, что можно сказать незнакомому человеку в темноте. Да и, в конце концов, почему она, Лия, должна первая начинать разговор? Пускай вот он, клубничный незнакомец, что-нибудь придумает. Принесли коктейль и сок, неизвестный поблагодарил официанта, и снова повисло молчание. Лия полулежала в кресле, и ей уже становилось скучно. Она досадовала, что ей попался такой робкий сосед. Официанты – слепые, посетители – немые… черти что! Может быть, он уже там заснул? Или вообще встал и потихоньку ушел? Или просто растворился в темноте…

– Эй, вы там? Или вы уже прикорнули и во сне посапываете? – нетерпеливо и раздраженно спросила Лия.

– Нет, я отлично выспался прошлой ночью, – невозмутимо ответил голос.

– Вы так и будете всё время молчать?

– А зачем нам разговаривать? Если бы я был хозяином этого клуба, я бы вообще запретил в нем разговоры.

– Зачем вы тогда приходите?

– Затем же, зачем и вы, и все остальные. Никто ведь не приходит сюда за тем, чтобы вести светские беседы, – и Лия почувствовала, как чья-то рука легла на её коленку.

Лию подобная наглая прямолинейность возмутила, она показалась ей пошлостью и цинизмом. Девушка уже собиралась позвать кого-нибудь из персонала и попросить вывести её из зала, хотя колено она до сих пор так и не отдернула… Да нет, почему из-за какого-то козла она должна уходить?.. И она решила потребовать, чтобы её пересадили за другой столик. Но, пока Лия размышляла об этом, мужчина продолжал прикасаться к ней, и Лия уже была не так твердо уверена в том, что непременно хочет уйти или сменить столик. К тому моменту, как незнакомец начал развязывать завязки на её платье, она решила, что раз свидания в темноте – это что-то вроде рулетки, то она должна смириться с тем, что иногда ей выпадают невыигрышные номера. И продолжать игру с хладнокровной невозмутимостью. Эта мысль совершенно успокоила Лию, и она даже шепнула незнакомцу что-то очень слащавое про его сексуальный голос…

* * *

Фонд защиты кабарги был официально зарегистрированной некоммерческой организацией, спасающей популяцию малорослых таежных оленей, а заодно и другой вымирающий вид – подпольных революционеров, одним из которых был Андрей. Первых уже не одно столетие пытались извести на духи и туалетную воду, поскольку по несчастливой случайности железы самцов выделяли специфический секрет со стойким терпким запахом – мускус. Им и так-то тяжело приходилось – всякий, даже самый распоследний хищник норовил откусить кусок от худого мускулистого кабаргиного зада, поскольку из-за миниатюрных размеров никакого отпора эти изящные олени дать не могли. В результате вид был занесен в Красную книгу как исчезающий.

Что касается вторых – то есть Андрея и его товарищей, то их вид был занесен в черные списки еще до их рождения и к нынешнему моменту считался в основном истребленным. Отдельные вспышки увеличения его поголовья отслеживались и жестко пресекались на корню. Но вопреки всему он существовал.

На Рижском шоссе у Фонда была штаб-квартира и небольшое показательное хозяйство – здесь держали трех кабарг, чтобы любой желающий мог увидеть собственными глазами, как именно выглядит то, на что он жертвует деньги. Беззащитно-трогательный вид животных хорошо действовал на потенциальных благотворителей. Основная же рабочая площадка фонда располагалась в глухом уголке Красноярского края, словно избушка Бабы-Яги, скрытая от любопытных глаз раскидистыми ветвями елей, пихт, лиственниц и сосен. Здесь отлавливали захворавших или раненых животных, лечили их и выпускали обратно в тайгу. Здесь опытные ветеринары и биологи досматривали беременных самок, принимали у них роды и затем еще какое-то время, пока кабаргята не подрастут и не окрепнут, мать и потомство жили на отгороженном, защищенном от хищников участке. В общем, фонд всеми силами сокращал детскую оленью смертность. И приостанавливал взрослую.

На все это, конечно, уходили огромные средства. Должен же один редкий вид помогать выживать другому. «Чтобы выжить, редким видам нужно кооперироваться» – таков был неофициальный лозунг Фонда. Кабарги не возражали.

Редкому виду, к которому относился Андрей, приходилось сложнее. Город уже давно превратился в один огромный аэропорт, где у тебя ежеминутно проверяют паспорт, где тебя и твои вещи беспрестанно сканируют, а если ты вызовешь подозрение, то возьмутся и за содержимое твоей головы. Попробуй тут создать что-то подпольное. В мире, где упразднили подвалы. Это вам не времена эссеров и Бориса Савинкова, когда и техники то никакой не было и можно было выступить с подрывной речью прямо в зале суда и на завтра ее содержание пересказывали все газеты. Теперь все делалось тихо, ищеек и полицаев расплодилось столько, что начни их вешать – никаких фонарных столбов бы не хватило, да и кому нужно их вешать, если и сами «сознательные» массы были охвачены ненавистью и презрением к вредителям, подрывающим стабильность. К счастью, повсеместная компьютеризация и техногенность, как это всегда бывает в таких случаях, породили контрдвижение – целую субкультуру олдфагов или ретровиков, как они сами себя называли – людей, сознательно отказывающихся от передовых технологий. В их ряды и старались затесаться Андрей и его товарищи, потому что только там и сохранялись шансы остаться незамеченными.

Она говорит – это глава из утопической книжки. Она, конечно, права. Но нужно как-то жить, на чем-то стоять, за что-то держаться. Нужен конечный пункт. Ты никогда не дойдешь в этот конечный пункт, но все-таки нужно идти. Иначе – бессмысленность и пустота. Иначе разрушение и смерть. Все мы потерялись в бескрайней степи. Чтобы выйти нужно выбрать правильное направление и двигаться в нем неустанно. Потом, подойдя ближе и разглядев на горизонте очертания человеческого жилья, идущие после нас, скорректируют маршрут.

Сегодня был в «Книжной норе». Их подвал так тщательно спрятан во дворах и переулках, что я сам каждый раз сомневаюсь, правильно ли иду. Не представляю, как его находят самые обыкновенные люди, а ведь там всегда, когда не зайдешь, есть два-три праздных покупателя, блуждающих между книжными полками. Но в наш отдел они не забредают. Он самый темный, в самом дальнем углу, но лучше всего от него отпугивает вывеска «Литература по радиотехнике и радиоэлектронике». Я уж не говорю о монотонных, блеклых обложках. Даже если кто-то и снимает книгу с полки, и, миновав серую унылую обложку, откроет её, он увидит только черно-белые схемы, многоэтажные формулы и нудный, устаревший лет на пятьдесят текст пояснений. Но в каждой такой книге есть «любимые страницы». Это несколько раскиданных по книге листков, которые нужно аккуратно расклеить, чтобы прочитать. Переплет этих книг устроен так, что они никогда не открываются на секретных страницах сами собой. Но кто ищет, тот всегда найдет.