Секретный рейс - Майк Брукс

Дженна покачала головой.

— Я вообще в Первой системе никогда не была.

— У них там людям места стало не хватать еще до Великой экспансии, — рассказывал Апирана, орудуя вилкой, — считай, до последнего дюйма все застроили, сколько там у них земли было. В Новой Зеландии такого сроду не было. Там все еще дикая природа: леса, долины, горы. И серное озеро есть, большущее такое, как раз возле Роторуа.

Маори грустно улыбнулся. Дженна была дитя Малого Франклина, мира, представлявшего собой бледную тень Старой Земли: атмосфера пригодна для дыхания, но все биологическое разнообразие — завозное, ничего своего. И то девушку временами одолевали приступы тоски по дому, с которым ей пришлось расстаться так внезапно. Она могла только воображать, что же чувствовал великан–маори, оглядываясь сквозь годы на прекрасную землю своих предков.

— Хотела бы я тоже там провести детство, — от души сказала она.

Лицо Апираны скривилось, вилка царапнула по тарелке.

Даже в самом красивом месте можно устроить ад, если постараться. Мой отец был настоящий дьявол, пьяница. Считал, что весь мир ополчился на него за то, что он маори. Может, это и правда в каком–то смысле. Но не оправдание тому, как он обращался с матерью. И со мной.

— И ты сбежал? — тихо спросила Дженна, пытаясь представить этого огромного мужчину маленьким перепуганным мальчиком. Получалось плохо.

— Вроде того, но… наверное, стоило бы раньше. Отец–то у меня небольшого роста был. Я такой вымахал, видно, в маминых родственников, но они все перестали с ней знаться, когда она вышла за него. Ну так вот — он–то хоть и невысокий, но что–то в нем… что–то такое ощущалось, наверное. Мало кто осмелился бы ему перечить. Мать «тамоко» нанесла вот сюда, — он показал у себя на лице, — так мало кто делает. Просто так легче скрывать синяки.

Дженна вздрогнула.

— Ну и вот, как–то раз, мне тогда пятнадцать лет было, он высосал пару бутылок и опять как с цепи сорвался, — продолжал маори, — но почему–то в этот раз я не стерпел — загородил собой мать и сказал ему, чтобы отвалил и не смел ее трогать. Ему это не понравилось.

— И что было дальше? — выдохнула Дженна.

— Ну, папаша мой решил, что сумеет поставить меня на место, как раньше, когда я маленький был. В детстве он меня так лупил, что потом уже только глянет, только слово скажет, и я затыкал варежку как миленький. Ну, и тут опять попробовал мне врезать. — Он сглотнул слюну. — Но к пятнадцати–то я уже большой вырос, больше его. И вот он меня ударил, а я не упал даже — и тут до меня дошло наконец. И еще кое–что дошло с опозданием — что нравом–то я в него пошел, мне и пить не нужно было, он и так дал о себе знать.

Дженна почти не замечала, как космическая тьма расступается перед светом из стыковочного отсека «Кейко» — она не сводила глаз с человека, сидящего напротив.

— Что дальше было, я и сам толком не помню, — признался Апирана, глядя в свою тарелку. — Потом только услышал, как мать кричит. На меня. Чтобы я перестал.

Он выпрямился, повертел в пальцах вилку, которая вдруг показалась Дженне совсем маленькой, когда она заметила, какие огромные у Апираны руки. Кулаки размером чуть ли не с его же голову и костяшки все побитые, в шрамах.

— Теперь–то, конечно, когда я все это вспоминаю, я вижу это ее глазами, — проговорил маори, и в голосе его слышалась смертельная усталость. — Она много лет жила в страхе перед ним и каждый раз, когда он говорил, что любит, надеялась, что он станет другим. Научилась распознавать приметы, по которым можно догадаться, что на него опять находит. Винила себя каждый раз, когда он взрывался. К тому времени она вроде о самой себе–то уже и не думала, только за меня боялась, когда он меня бил или когда я видел, как он ее бьет. Надеялась, должно быть, что я когда–нибудь уйду из его дома и избавлюсь от него. И вот в тот день…

Голос у него стал хриплым. Дженна поймала себя на том, что смотрит на его щеку, на то, как шевелятся завитки татуировки, когда он говорит. Она не могла заставить себя отвести глаза.

— В тот день она увидела, что я с ним еще хуже обошелся, чем он с ней или со мной, и я нс мог оправдаться даже тем, что пьяный. Для нее это оказался, наверное, страшный удар. Но я понимал только одно: вот я наконец–то вырос и могу ее защитить, а она защищает его от меня. Телом я был уже мужчина, а в душе — просто озлобленный мальчишка: накинулся на нее, разорался. И тут вижу — она смотрит на меня так же, как всегда смотрела на него. Вот тогда я и сбежал. Выскочил за дверь, на улицу, прямо так, в чем был.

Дженне хотелось что–то сказать, но она не находила слов.

Ты скажешь, что на улице пацану не место, и будешь права, — продолжал Апирана, — но если ты сильный и злой молодой маори, всегда найдутся люди, которые и приютят, и от копов спрячут, и накормят, и спать уложат. Ясное дело, у них тут свой интерес, но пока до тебя это дойдет — ты уже по уши влип, так просто не выберешься. У меня это была банда под названием «Дворняги». Она орудовала еще с середины двадцатого века, и власти с тех самых пор все пытались ее прихлопнуть, но без толку. А когда началась Великая экспансия — ну, тогда уж совсем… Главная–то сила в системе Западных тихоокеанских наций — это якудза, тут ничего не скажешь, но и «Дворняги» тоже кое–какие дела проворачивают.

У Дженны наконец прорезался голос.

— Значит, ты… пошел в преступники?

—Непростовпреступники,—пробурчалАпирана,—ябылнастоящимбандитом.Когдадонихдошло,чтоуменяхарактер—бомба,ну,тутужеимстоилотолькоуказатьнакого–то,иявзрывался.Киллер,охранник…гденужнасилаизлоба—этовсебыломоедело.Купилсянаэтотмиф,чтомаори,мол,прирожденныевоины.Приучилсебякновойманереговорить,онапотомтаккомнеипристала.Лицовоттакоесделал.Вглубине–тодушияпонимал,конечно,чтонеправильноэто,но«Дворняги»сталимоейединственнойванау и единственной защитой от закона. Или слушайся их, или садись за решетку.

— А потом что случилось? — спросила Дженна.

«Иона» начал снижаться, повинуясь виртуозным манипуляциям Цзя.

Апирана невесело засмеялся.

— За решетку попал. Я тогда наркотой торговал в Фарпорте. Копы меня поймали, а у меня за плечами уже семь лет преступной жизни. Навесили на меня все, что можно. Дали тридцать лет, пятнадцать я отсидел. Сначала два года бунтовал против системы. Потом еще лет пять винил отца. Потом еще пару лет — «Дворняг», ну а потом до меня наконец дошло, кого на самом деле винить надо. — Он постучал себя кулаком по массивной груди. — Вот кого. Нелегко мне тогда пришлось. Когда в человеке столько злости сидит, сколько во мне, да если ее всю обернуть на самого себя — так себя до чего угодно довести можно, но я в конце концов нашел золотую середину. Вышел из тюрьмы и решил жить по–новому.

— И оказался в этом экипаже? — нахмурилась Дженна.

Экипаж «Кейко», конечно, не был организованной преступной группировкой, но и полностью легальной их работу назвать нельзя.

— Не то чтобы специально, — признался Апирана. — Зашел я тогда в бар в Фарпорте. И пить–то не пил, но приключений на свою голову нашел все равно. Трое «дворняг» меня выследили. Столько лет прошло, а они все хотели, чтобы я опять на них работал, и слова «нет» ни в какую не понимали. — Он рассеянно потер левой ладонью костяшки на правом кулаке. — Ты, наверное, и сама догадываешься, чем дело кончилось.