Даровые деньги - Пелам Вудхаус

– А, ясно! – сказал Твист. – Теперь – ясно. Неужели Мыльный не мог объяснить? Ну, что делаем? Ладно, я упру, а потом что?

– Унесешь.

– Куда, в «Курс»?

– Нет! – вскричали супруги Моллой. Повисло неловкое молчание.

– Мы тебе доверяем, Шимпи, – сообщил наконец Мыльный.

– Да?

– Просто этот тип не хочет, чтобы добро уходило из дома. Его можно понять. Хозяйский глаз, знаешь ли…

– А где же оно будет?

– Сейчас скажу. После того как я тебе звонил, мы с ним все обговорили. Значит, ты прячешь вещи в сумку…

– Не влезет.

Долли схватилась за виски. Муж ее в отчаянии откинул волосы со лба.

– Тьфу! – вскричала американка. – Пошевели мозгами, если есть. Это же не дом какой-нибудь! А бриллиант, по-твоему, не достояние?

– Бриллиант? – оживился Твист. – Тут и бриллианты?

– Нет, картины там, табакерки… Объясни ему, лапочка!

Мистер Моллой пригладил волосы и снова приступил к рассказу.

– В общем, так, Шимпи, – начал он, – кладешь все в сумку или в чемодан и несешь в холл. Под лестницей стоит шкаф, в таком закоулке.

– Мы покажем, – вмешалась Долли.

– Покажем, – подтвердил Мыльный. – Значит, ставишь туда сумочку. Он думает, что я дам ему чек, а потом уж ее заберу.

– Он думает, – развила его мысль Долли, – у Мыльного музей и куча денег.

– А вещички, – прибавил Моллой, – мы раньше заберем, до всякого чека.

Мистер Твист поразмыслил.

– Так, – сказал он. – А кто их купит?

– У нас там покупателей пруд пруди! – заверила Долли.

– А как вы их заберете? Ключи-то у старика.

– Я бы подождал случая, – сказал Моллой. – Но она вот спешит. Сам знаешь, женщины! Им все подай сразу.

– Какой, к собакам, случай?! – вступила в беседу Долли. – Подольем ему сонных капель в портвейн, заберем ключи…

– Капель? – заволновался Твист. – А они есть?

– Конечно, – отвечала Долли. – Мы без них не ездим.

– Она их укладывает раньше, чем мои воротнички, – гордо подтвердил Моллой. – В общем, Шимпи, все в ажуре.

– Да? – спросил мистер Твист. – А я как же?

– Это в каком смысле?

– Что-то мне кажется, – сказал Твист, неприязненно глядя на партнера маленькими глазками, – слишком я должен вам доверять. Пока вы тут капаете капли, я буду за двадцать миль. Откуда мне знать, что вы не смоетесь?

Редко видим мы людей, которые не верят своим ушам, но здесь, в кабинете мистера Кармоди, эта возможность бы нам представилась. Мыльный молчал не меньше минуты, усомнившись в своих слуховых способностях.

– Шимпи! – проговорил он наконец. – Неужели мы тебя обманем?

– Нет, это черт знает что! – присоединилась Долли.

– Хорошо, не обманете, – холодно откликнулся Твист, – но все-таки я рискую. Давайте конкретней: как делимся?

– Поровну, Шимпи, как же еще?

– Половину мне, половину вам обоим?

Мистер Моллой заморгал, словно эти слова задели обнаженный нерв.

– Ну, Шимпи! Что ты говоришь! Треть – тебе, треть – мне, треть – вот ей!

– Еще чего!

– Что-что?

– Е-ще че-го. Кто я такой, по-вашему?

– Трудно сказать, – ехидно заметила Долли. – Как говорится, единственный в своем жанре.

– Вот как?

– Да уж так.

– Ну-ну-ну! – вмешался Моллой. – Не будем переходить на личности. Что-то я не пойму. Неужели ты хочешь забрать пятьдесят процентов?

– Конечно, нет. Я хочу забрать больше.

– Что?!

– То. Мне – шестьдесят, вам – сорок.

Комнату огласил пронзительный крик. Пылкая Долли подошла к пределу, за который женщину толкать нельзя.

– Нет, каждый раз одно и то же! – с гневом сказала она. – Как дойдет до дележки – норовишь нас обставить. И что это с тобой, Шимп? Почему тебе больше всех надо? Ты кто, человек или кусок зеленого сыра?

– Да уж человек!

– Вот и докажи.

– А что такое?

– Посмотри в зеркало.

Миролюбивый Моллой почувствовал, что самое время вмешаться.

– Ну-ну-ну! Так мы ничего не добьемся. Откуда ты взял, Шимпи, что тебе причитается больше?

– А вот откуда. Я красть не обязан, так? Могу сидеть-лечить, так? Хорошее, приличное дело. Значит, я оказываю услугу. Так?

Долли запыхтела. Миролюбивое вмешательство мужа не усмирило ее.

– Дело! – воскликнула она. – Не знаю, для чего ты его завел, но уж насчет приличий…

– Какое же оно еще? Умный человек всегда может устроиться честно. Зачем мне нарушать законы? Ну, захотел помочь старым друзьям…

– Кому-кому?

– Друзьям. Если вам не нравятся мои условия, только скажите. Мне это все не нужно. Вернусь в свой «Курс». Хорошее, честное и, прибавим, процветающее дело. А приметы? Гулял я утром в саду, увидел сороку. Вот как вас вижу, тут – я, тут – она.

Долли пожалела бедную птицу, но поинтересовалась, какое отношение имеет она к их замыслу.

– Ну как же! Сорока – не к добру. И еще я видел новый месяц.

– Ой, не пори ты чушь! – устало воскликнула Долли.

– Это не чушь. Шестьдесят процентов – или я не согласен. Могли бы обойтись без меня – не приглашали бы. Вообще-то это еще мало. Вся тяжелая работа на мне, так?

– Тяжелая? – Долли горько засмеялась. – Да что тут тяжелого? Дома никого не будет, уйдут на этот концерт, окно откроем заранее. Зашел – и сложил вещички. Тяжелая, это надо же! Даровые деньги.

– Шестьдесят, – повторил Твист. – Это мое последнее слово.

– Шимпи… – начал Мыльный.

– Шесть-де-сят.

– Побойся Бога!

– Шестьдесят.

– Да ты…

– Шестьдесят!

Долли отчаянным жестом вскинула руки.

– А, ладно! – сказала она. – Дай ему сколько просит. Что с ним спорить, со шкурой? Дай, пусть подавится.

Предсказание мистера Моллоя исполнилось не совсем точно. На концерт ушли не все. Проходя по конюшенному двору часов в 10, мы заметили бы свет в окошке, а взобравшись на лестницу, обнаружили бы Джона, сидевшего у стола над счетами.

В наш склонный к развлечениям век редко найдешь юношу, который из чистой порядочности предпочтет работу деревенскому концерту. Джон буквально светился добродетелью, ибо он знал, что теряет. Он знал, что викарий скажет вводное слово, хор мальчиков споет старинные песни; мисс Вивиен и мисс Элис Понд-Понд исполнят негритянские мелодии в самом изысканном стиле, а в добавление к прочим номерам, слишком многочисленным и заманчивым, чтобы их перечислять, Хьюго Кармоди с другом, мистером Фишем, представят публике сцену из «Юлия Цезаря». Однако Джон сидел и работал. Видимо, будущее Англии не так печально, как мнится пессимистам.