Одна ночь в Дубае - Хани Накшабанди

— А могут это быть мысли, которые роятся в голове всю ночь? Могут они привести нас к новым возможностям?

Он покачал головой:

— Нет. Внутренний голос никогда не скажет тебе, что ты мышь.

Он немного помолчал и добавил:

— Не разумно заставлять себя так много думать, иначе доброе покажется обременительным.

— Да, да. Может быть.

Она глубоко вздохнула и добавила:

— Я так утомила свою голову раздумьями, что стала бредить во сне. Мне даже однажды привиделось, что меня преследуют инструменты. Если бы они до меня добрались, от меня бы ничего не осталось, — усмехнулась она.

— А почему вы думаете, что они хотели вам навредить, а не исправить что-то в вас? Когда мы бежим в страхе от чего-то, может быть, на самом деле это наш бесценный шанс?

Ясмин посмотрела Эфтабу в глаза. Они вселяли твердую уверенность, что этот невысокий индиец, который работал охранником в ее доме, и был шансом избавиться от тревог.

Со своего места Ясмин взглянула на банан, который был виден за Эфтабом наполовину, и с детским любопытством поинтересовалась:

— Любите бананы?

— Да, люблю.

— Но вы, я вижу, кладете его перед собой, лелеете весь день и не едите. Он так испортится.

Эфтаб осторожно, как бутон розы, взял банан и, разглядывая его с гордостью, заявил:

— Это моя воля.

— Ваша воля? — удивилась она.

— Банан — мой любимый фрукт. Это вся моя еда. И чтобы подчинить свое тело воле, я положил этот плод, который вы видите, перед собой, чтобы он испытывал мое терпение.

Он замолчал, потом добавил:

— Тот, кто контролирует, что поступает в его организм, контролирует порождения своего разума.

* * *

Новое утро принесло удачу. Она немало потрудилась, прежде чем смогла продать квартиру, стоимость которой превышала десять миллионов дирхамов. После этого у нее было три встречи одна за другой. На двух она присутствовала, на третьей попросила коллегу заменить ее. Из головы не выходили слова Эфтаба. Первый раз за годы она почувствовала, что они указывают верный выход из кокона ее одиночества. Может, это просто успех на работе, Эфтаб или Я?

Она приводила в порядок бумаги на письменном столе, когда коллега передала ей заслуженный чек за предыдущие сделки. Улыбнувшись, она приняла его. Но не успела она посмотреть на цифру в нем, как раздался телефонный звонок. Звонил Я.

«Да, торопится, проявляет упорство», — сказала она, взглянув на телефон, но не ответила. Через полчаса звонок повторился. Не дав ей возможности что-либо сказать, он огорошил ее:

— Ты не возражаешь, если я приглашу тебя на ужин?

Хотя по голосу казалось, что она раздражена, это все было напускное, его звонок тешил ее женское самолюбие.

— Когда?

— Вечером.

— Извини, у меня дела. Может быть, в другой раз?

— Завтра подходит?

— Обсудим этом завтра. Утром я скажу тебе.

Разговор был недолгим. Она сказала, что занята, не придумав никакого предлога, но потом спросила себя, почему ответила ему так неподобающе сухим отказом.

Решиться на рискованный шаг совсем не простое дело для женщины со старой незаживающей раной на сердце. Поэтому самым легким для нее оказалось поставить между ними заслон. Хотя в глубине души она горела желанием иметь спутника жизни, который обладал хотя бы половиной из достоинств Салима. Однако… «Ну вот. Опять я думаю о Салиме». Со временем Ясмин поняла, что ее старая любовь была настолько огромна, что любые другие чувства и отношения делалась невозможными.

По возвращении с работы она уже рассказывала Эфтабу историю с Я, ничего не утаивая. Он читал какую-то ветхую книгу, аккуратно закрыл ее и стал слушать Ясмин. Она уже не смотрела на него как на низкорослого охранника-индийца. Со вчерашнего дня он таким не был.

«Что же теперь будет?» — снова спросила она, терпевшая поражение от собственной воли, когда закончила свой короткий рассказ. А он внимательно слушал, изредка отвлекаясь на жильцов, которые то подходили с вопросом, то выражали свое недовольство.

Быстро окончив разговор с одним из них, он спокойно посмотрел на нее и произнес:

— Когда мы спрашиваем у себя, что же будет, мы опережаем время. Однако ведь определенно что-то будет.

Он поднялся и подошел ближе.

— В нашей жизни всем управляют две вещи: незнание и желание. Мы не знаем чего-то, но в то же время желаем этого. Было бы разумнее, чтобы сначала пришло знание, а затем то, чему суждено быть, облаченное в наше желание.

— Я хочу вечной любви, а не страсти на одну ночь.

Он ответил ей, смотря из-под очков и не выпуская из рук книги:

— В жизни нет ничего постоянного, кроме возможностей, которые воспроизводятся вечным двигателем.

Он положил книгу в сторону и сказал уверенно:

— Возможно, Я был вашим шансом. Читая новый роман, мы не думаем о том, чем он закончится, пока сама история не подведет нас к этому.

— Вы советуете мне…

— Я советую вам для начала приступить к чтению этой истории.

— Вы считаете, что это шанс, потерю которого нельзя будет потом восполнить?

Он отрицательно покачал головой и, как человек, которому наскучило твердить одно и то же, сказал, вздохнув:

— Каждый шанс восполняется еще большим.

Она уткнулась в телефон и стала вертеть его, пряча взгляд в смущении перед человеком, на бедную голову которого она столько обрушила, что уже было слишком. Но он прервал ее молчание спокойным голосом: «Любовь и ненависть — противоположности, которые объединяет знание. Вы не будете ненавидеть то, чего вы не знаете, и не полюбите этого. Дайте ему шанс. Это и ваш шанс тоже».

Она дружелюбно улыбнулась и направилась к лифту. Уже повернувшись к нему спиной, она спросила с кокетством: «А что означает Эфтаб?».

— Солнце, — ответил он ей, возвращаясь на свое место и открывая старую книгу.

Она застыла на месте, задумавшись над поразительной связью между тем солнцем, которое скрыло от нее в комнате зеленое здание, и над солнцем Эфтаба, которое, как она считала, осветило кромешную тьму ее одинокой жизни. Она вернулась к тому месту, где он сидел с книгой, как ученица к учителю. «Я знаю, о чем вы думаете. Вы думаете о солнце, которое пропало из вашей комнаты, и о моем имени. После захода солнце появляется на следующе утро», — сказал он, не отрывая головы от книги.

В тишине она поднималась в свою квартиру, а мысли индийского аскета и образ Я мелькали в голове. Закрыв за собой дверь, она прислонилась к ней спиной. Воображение стало рисовать незнакомую красивую фигуру. Правая ее ладонь дрожала за спиной на поверхности двери, другой же она водила по своему телу. В это мгновение она пришла в сильное возбуждение, однако она резко отскочила от двери, словно вырываясь из лап душителя. Она вбежала к себе в комнату, бросилась на кровать, обняла красного медвежонка и принялась ласкать себя поверх одежды. Она издала сдавленный крик и закрыла на считанные секунды глаза от солнечного света уходящего дня. Когда она очнулась, вокруг было уже темно.