Синдром Петрушки - Дина Рубина

Минуя гостиную, он вдруг остановился напротив пятой –короткой – стены, завешенной большим ковром, затейливо-узорным, и проговорил,раскинув руки, как рыбак, демонстрирующий величину пойманной рыбы. – Вотздесь. Здесь печка была… Думаю, тут она и нашла.

– Кто? – нетерпеливо спросил Петя, уже не чаявшийспровадить душевного верзилу.

– Вися, кто! – серьезно отозвался Сильва. –Когда печку разбирала. Уверен. Она ведь сначала рабочих наняла… и вдруготослала их, прямо среди дня, и до-ол-го потом – кирпичи да кафель – самаразбирала. И меня не звала. Долго – все сама. Думаю, где-то тут она и…наткнулась. Может, сейфик, может, еще какой тайник.

Петя засмеялся, сказал:

– Остров сокровищ! Был такой спектакль в Тюменскомтеатре, я водил капитана Сильвера. У него попугай на плече сидел, разевал клюви кричал: «Пиастры! Пиастры! Пиа-а-а-стры!!!».

Сильва вздрогнул и отшатнулся от Пети – так мгновенно изловеще тот преобразился в пиратского попугая.

– Смейся, смейся, – проговорил он с обидой. –Давай, издевайся, артист. Если хочешь знать: Татьяна, соседка, однажды вювелирной комиссионке наткнулась на Висю, та что-то сдавала. Танька, ясно дело,сразу смылась, но потом вернулась – интересно же! Прикинь: Вися жила достойно,но скромно, побрякушек никаких никогда не носила. У ней и дырок в ушах не было.И вдруг – камушки… Танька к продавщице – а что, мол, сейчас было принято накомиссию? Оказалось – кольцо старинное, тонкой работы, массивное такое, ссапфиром. И продавщица сказала – мол, эта женщина иногда приносит старинные драгоценности.А было это знаешь что за время? Начало девяностых… Тогда еще Ирэнкин женихСлавик – оба покойные, бедняги, – попал в долговые разборки с бандитами.Ну – страхи, волнения… квартира под угрозой… И вдруг все как рукой сняло, и всезабыто. С чего это? Бандюки разве что прощают? Говорю тебе – Вися нащупалабогатство Леокадии. Поверь: у ней до того больших денег не водилось.

– Ну почему же, – возразил Петя, впервыевовлекаясь в этот дурацкий и никчемный разговор с поддатым Сильвой. – Унее ведь муж был военным. А у подполковников очень приличная…

Сильва так и остался стоять с приоткрытым ртом.

– Муж? – бормотнул он. – Что за… муж? Ты скакого бодуна? У Виси-то? Никакого мужа у ней отродясь не было. Я Висю спервого дня здесь помню. Я ж ее на вокзале-то и увидел – она и с поезда сошла,в чем стояла, как в войну – с небольшой только сумкой. Вижу – девушка стоит,сирота сиротой, прямо не в себе, н у, я и подошел. С тех пор у нас и дружба.Я-то ее и пристроил в школу, на домоводство. А то, что она беременнаяприехала, – это да, но это уж гораздо позже обнаружилось. И что там у неев личном стряслось, какая такая история… никому она не докладывала. Иправильно, я считаю. Кому какое дело?

– Понятно, – проговорил Петя, которому как раз всевдруг стало совершенно непонятно, ибо теткина история, рассказанная ею самой,выглядела совсем иначе. – Ладно, Сильва. Поздно, в самом деле. Давайрасходиться…

Когда наконец Сильва, сойдя с крыльца, крепко ступил на снеги, постояв так несколько мгновений для уверенности, валко пошел по двору, Петязакрыл дверь, провернул ключ в замке и глубоко вздохнул. Зря он так накачался…Фон Вакано, благотворитель и шпион; Челышов – подрядчик, швыряющий рамы совторого этажа; драгоценности Леокадии, якобы найденные теткой… а главное – теткин,как выяснилось, никогда не существовавший муж, подполковник Коля (фотографиикоторого в доме не было «от обиды» – с тех пор, как тот якобы поменял Висю намолоденькую), – вся эта дурацкая муть разлилась в его мозгу, как яичныйжелток. Хотя, подумал он, все было забавным и очень кукольным…

И надо бы скорее улечься, заспать этот вечер и, еслиполучится, выспаться как следует: завтра предстоит трудный день, возвращениедомой. И хотя он там обо всем позаботился, первые минуты дома были едва ли нетакими же трудными, как первые минуты встречи.

Лиза спала на широкой теткиной кровати, свернувшись, каккошка, прямо поверх алого покрывала. Так она могла проспать до утра, ни разу непоменяв позы, – очевидно, в ее лекарствах содержалось и снотворное. Онпостоял над ней, размышляя – будить, чтобы разделась и легла по-человечески,или не стоит. Сам тихонько раздеть не осмелился – вдруг проснется? – онвсегда побаивался ее, спящую: никогда не угадаешь, в каком настроении онаоткроет глаза.

Отыскав в платяном шкафу толстый шерстяной плед, он укрыл имжену, стал и сам раздеваться, уже стянул через голову свитер… но зачем-товернулся в гостиную.

Тут стояла обычная мебель шестидесятых – сервант, диван, двакресла, журнальный столик на петушиных ногах врастопырку, обеденный круглыйстол с дружиной тесно сдвинутых стульев.

Он подошел к пятой стенке, постоял перед ней, откинул уголокковра и озадаченно постучал по обоям костяшками пальцев. Усмехнулся: болван тыстарый, кукольный ты человек… иди-ка спать. Сокровище – оно, конечно,существует; вот эта квартира и есть – сокровище для вас с Лизой, возможностьнемного вздохнуть, хотя б на время ощутить себя обеспеченными людьми, может, иквартирку купить где-нибудь под Прагой – например, в Кладно.

И все же странно: тетка…Тетка, исчезнувшая внезапно, какпровалилась, прямо с похорон Лизиной матери…

Уже много лет, как он устал гнать от себя самый страшныйэпизод своего детства, и тот превратился в беззвучный, сопутствующий всей егожизни текучий кадр необычайной, страшной яркости: весенний ветреный день подсиним небом.

Он шел с Басей по тротуару, как всегда, задирая голову иразглядывая фасады «австрийских» домов: скульптурки святых в нишах, чугунныеузоры балконных решеток, пунцовую герань на подоконниках высоких окон. Заокнами происходила потрясающая бурная жизнь, которую он безостановочнопридумывал в подробнейших сценах, под нос себе бормоча реплики всех героев, топонижая голос, то повышая, выбуркивая их баском или тонко взвизгивая…

Жаль только, окна все были еще закрыты, и лишь одно, начетвертом этаже, распахнуто настежь. Там, будто вызванная фантазией мальчика, вдлинной голубой сорочке неподвижно стояла на подоконнике живая кукла судивительными волосами: как пылающий костер. За ее спиною бликовало солнце враспахнутых, дрожащих на ветру оконных створах; они радужно переливались, онибыли словно крылья! И в то мгновение, как Петя ее увидел, кукла сделаластранное движение – рывок вверх! – словно сама себя вздергивала в небо. Нополетела-то она вниз, громко, как деревянная, ударившись о мостовую.

Они с Басей окаменели оба! Старуха больно сжала Петину руку,пытаясь оттеснить его назад, себе за спину. Схватила его голову, прижала ксвоему животу…

Но он вырвался и с восторженным ужасом глядел на неподвижнуюфигурку, застывшую на камнях в той же позе, как летела, – будто распятая.Рыжеволосая кукла – она оказалась миниатюрной женщиной – лежала на булыжноймостовой, и голубая сорочка так воздушно обволакивала ее хрупкое изломанноетело, и у нее… у нее были такие чудесно сделанные ножки и миниатюрные босыеступни.