Старший оборотень по ОВД - Максим Есаулов

— А что будет, если напишу?

— До суда уйдешь на подписку. На суде будешь потерпевшим или свидетелем. Тебя защитят и от Моцарта, и от Шилова. Я гарантирую. Да не бойся ты, пиши!

Краснов растерянно посмотрел на бумагу, которую Арнаутов придвинул к нему. Тяжело сглотнул, сцепил под столом руки в замок:

— Извините, я не понимаю…

— Тебе что, Шилов последние мозги отбил? Что тебе не понятно, ублюдок?

— А почему вы разговариваете со мной в таком тоне?

— Что?! — Арнаутов схватил Краснова за грудки, рывком поднял, встряхнул. Сказал, глядя в глаза: — Я с бандитами по-другому не разговариваю. Пиши, …твою мать!

— Я ничего писать не буду. Мне эти ваши ментовские непонятки ни к чему. И вообще, я вас не знаю.

— Ну, так узнаешь, только поздно будет! — Арнаутов с такой силой оттолкнул Краснова, что тот, не устояв на ногах, спиной врезался в стенку и осел на пол, морщась от боли.

Арнаутов брезгливо отряхнул лацканы пиджака и выглянул в коридор:

— Голиков! Этого в камеру, второго сюда.

Селиванова привели минут через десять. С одного взгляда Арнаутов понял, что с ним проблем не возникнет. Парень и изначально-то был не особенно крепким, а уж после того, как его ломали и у Моцарта, и у Шилова, совсем потерялся. Что ж, так бывает всегда: из двух подельников кто-то обязательно оказывается более слабым. Надо было с Селиванова начинать. Тогда бы, может быть, и Краснов не так выкобенивался.

Арнаутов встал, прошелся вдоль стены, глядя на Селиванова через плечо. Селиванов сидел, опустив голову. Руки его заметно тряслись, и он даже не пытался это скрывать.

— Как вас захватили?

— Мы сами пришли, — не поворачиваясь, ответил Селиванов таким голосом, каким в школе двоечник начинает читать стихотворение, из которого он выучил только первые две строки. — С явкой.

— Этот спектакль для дураков будешь разыгрывать, а я тебя насквозь вижу. Хочешь, расскажу, как было дело? — Арнаутов оперся кулаками на стол, мощной глыбой нависая над Селивановым.

— Как? — Тот попытался незаметно отодвинуться, но только скрипнул скамейкой и замер, как будто издал неприличный звук на первом свидании с девушкой.

— Чибис Моцарту явно дорогу перешел. Поэтому мочить Чибиса в открытую Моцарту нельзя. Он подбил своего дружка Шилова, и решил официально косяка на Чибиса повесить. Сколько вас прессовали, не знаю, но вижу, прилично. Оговорили себя под пытками — так это теперь называется.

— Нет, ну в общем как бы…

— В общем и в частном, — Арнаутов усмехнулся, чувствуя, что дело сделано, и уселся рядом с Селивановым. — Твой дружок уже написал заявление прокурору. Теперь — ты. Или считаешь себя виноватым?

— Нет, — после короткой заминки сказал Селиванов, словно пробуя это слово на вкус.

— Ну, так пиши!

Селиванов посмотрел на толстую папку, в которой лежало, наверное, заявление Мишки, и взял ручку:

— Чего писать?

Арнаутов указал на правый верхний угол чистого листа:

— Прокурору города Санкт-Петербурга от: фамилия, имя, отчество…

* * *

В семнадцать часов исполнительный Федоров доложил шефу о результатах. Помимо материалов на Шилова, он принес все, что успел собрать на Соловьева и Скрябина:

— Если Шилов что и проворачивает, то вместе с ними. Они все не разлей вода.

Федоров навытяжку стоял перед столом, Виноградов листал бумаги, иногда подчеркивая что-то голубым маркером или с многозначительным видом кивая. Федоров вытягивал шею, пытаясь рассмотреть, что выделил шеф, но как ни старался, не мог отследить траекторию полета начальственной мысли.

— Ну, что: телефоны всех троих на прослушку, — Виноградов закончил читать и посмотрел сквозь Федорова в дальний угол своего кабинета. — За Шиловым — «ноги». Если он действительно связан с Моцартом, то по звездочке мы с тобой срубим, я тебе обещаю.

— Есть!

Шилов и Скрябин стояли на загаженной лестнице дома, в котором жил наркобарыга Пистон, этажом вышел его квартиры. Под ногами валялись использованные шприцы, упаковки от таблеток, закопченная ложка; стена была истыкана окурками и исписана матерными словами, частично безадресными, частично — адресованными ментам и каким-то безвестным Лёхе, Катьке, Носорогу, кому-то еще…

Они заняли пост больше двух часов назад, но до сих пор к Пистону никто не пришел, а из квартиры не доносилось ни звука.

— Может, у него товара нет? — спросил Скрябин, глядя в мутное окно, выходящее на помойку.

— Может…

— Может, его и самого-то нет?

— Может…

— И что тогда будем делать?

— Ждать.

— Одержимый, — покачал головой Стас, думая, что надо бы позвонить домой, узнать, приезжала ли Светка покормить мать.

А Серега Соловьев, Василевский и Джексон сидели в синей «девятке», припаркованной у какого-то офиса на противоположной от пистоновского дома стороне улицы.

— Старый фонд с капремонтом. Высокие потолки, звукоизоляция… — Разглядывая фасад его дома, сказал Василевский. — Если вокруг немного прибрать, будет полная красота. И Петропавловку из окна видно. Почему наркотам так везет?

— Начни ширяться — узнаешь, — отозвался сидящий за рулем Соловьев.

— Я бы лучше сожрал что-нибудь. Джексон, сгоняй за шавермой!

Джексон промолчал, и Василевский обернулся посмотреть. Джексон крепко спал, запрокинув голову и приоткрыв рот.

— Опять дрыхнет! Счастливый, во сне жрать не хочется, — рассмеялся Василевский.

— Ничего, недолго ждать осталось. Скоро потянутся соколики. — Ободрил его Соловьев, наблюдая за каким-то пареньком, вывернувшим из прохода между домами и дерганой быстрой походкой идущим по другой стороне улицы.

— С чего ты решил?

— Вечерняя ломка начнется.

— У меня ломка раньше начнется. От голода.

Дерганый паренек явно направлялся к подъезду Пистона.

Соловьев поднес к губам рацию:

— Похоже, к вам гости…

— … Понял, — ответил Шилов, и они со Скрябиным встали так, чтобы, имея возможность контролировать дверь нужной квартиры, самим оставаться невидимыми.

Паренек поднялся, позвонил. Из-за двери донеслось:

— Кто?

— Пистон, это я, Кузя!

Дверь приоткрылась, паренек скользнул в квартиру. Шилов успел увидеть Пистона. Лет двадцати пяти, среднего роста, с таким одновременно настороженным и надменным лицом, какие бывают у торговцев наркотиками, которые еще не начали сами колоться.