Анатомия любви - Спенсер Скотт

– Ну, тебе понравилось? – спросила Роуз, принимаясь за уборку, собирая пустые бокалы и высыпая содержимое пепельниц.

Артур стоял у окна, глядя на дождь. Уж не знаю, хотелось ли ему выглядеть до такой степени драматично.

– Если честно, вечеринка получилась не для тебя, – произнес он.

– Все прошло прекрасно, – заверил я.

– Все были так рады тебя видеть, – сказала Роуз.

Артур прошел через комнату и опустился в кресло, которое мы до сих пор называли креслом Артура. Он тяжело вздохнул и положил ноги на просиженную темно-красную оттоманку:

– Но могло быть и гораздо хуже.

– Нет, все было прекрасно, – отозвался я, добавляя в голос немного убежденности.

– Знаешь, – начала Роуз тем голосом, каким сообщала «семейные тайны», – мы с папой купили тебе подарок по случаю твоего возвращения. – Она села на диван совсем близко ко мне. – Хочешь узнать, что это?

– Вы не должны ничего мне покупать. Вы и без того потратили на меня целое состояние.

– На эту вечеринку? – поинтересовался Артур.

– Нет. На нового адвоката. На Роквилл.

– Ну, ведь деньги и созданы для того, чтобы их тратить, правда, Артур? – спросила Роуз.

– Необязательно, но я понимаю, что ты имеешь в виду, – ответил Артур.

– Так хочешь узнать, что мы для тебя приготовили? – снова задала вопрос Роуз.

– Конечно.

– Маленькую машину.

– Маленькую машину? – переспросил я, обозначая размеры машины большим и указательным пальцем.

– Не настолько маленькую, – улыбнулся Артур.

Я был его сын, когда отпускал незатейливые шутки и особенно когда отпускал их в адрес матери.

– Если тебе неинтересно… – начала Роуз.

– Мне интересно. Это здорово. Только у меня даже нет прав. У моих закончился срок действия.

– Какая разница? – возразила Роуз. – Ты все повторишь и сдашь экзамен. Ты был отличным водителем.

– Угу, – кивнул я, – здорово вас довожу.

– Или довозишь меня до бара, – сказал Артур.

– Так ты рад машине? – спросила Роуз.

– Да. Только я не хочу. Мне не нужны подарки.

– Это машина Миллисент Белл, – пояснила мать. – Зеленый «плимут седан». Как только прибудет ее новая машина, мы сразу заберем его.

– В общем, легкий случай вынужденного ожидания, – бросил Артур.

– Это не самое страшное, что может случиться в мире. – Роуз неуместно улыбнулась. – И вот еще что. Давай пока купим тебе еще один подарок. Что скажешь на это?

– Мышь-полевка, – сказал я.

– Что? – спросила Роуз.

– Ничего, нет, это просто здорово.

– Чего бы тебе хотелось? – поинтересовался Артур.

– Не знаю. Мне ничего не нужно.

– Может, что-нибудь из одежды? – предложила Роуз. – Чтобы ходить на учебу или куда-нибудь еще.

– Очень мило, – произнес я.

– Одежда – это не подарок, – сказал Артур. – Одежду он и так получит. Дэвид, может, что-нибудь особенное? Что-нибудь небанальное?

Я подумал, уж не искушает ли он меня намеренно.

– Что, например? – спросил я.

– Сам скажи, – ответил Артур.

– Ну что ж, – сказал я, откидываясь на спинку и мысленно готовясь к самому худшему, – кое-что мне бы на самом деле хотелось.

– Что? – спросила Роуз.

– И это не будет стоить вам ни цента. Кое-что из моих вещей. Я это искал, но не смог найти. – (Мои родители переглянулись. Кажется, они догадались, что последует дальше.) – В любом случае, я хотел бы, чтобы вы отдали это мне. Оно значит для меня больше любого старого «плимута», честное слово.

– О чем ты говоришь? – не выдержала Роуз.

– О связке писем. Писем от Джейд. Тех, что вы показывали судье. – Голос у меня вдруг задрожал, сделался легким, звенящим – не таким голосом требуют внимания к себе. – И, думаю, там еще есть письма, которые я писал ей. Я хотел бы получить их все. – Я сделал долгий, прерывистый вдох и добавил: – Они принадлежат мне.

И это была правда. Письма были целиком и полностью моими, и самые чувствительные части моей души разрывались от необходимости выпрашивать их.

Роуз с Артуром объяснили, так просто и спокойно, как только могли, что писем больше нет, и я, чтобы из меня не делали дурака, притворился, будто поверил им, но, чтобы не лишиться окончательно надежды, сказал себе, что они явно врут.

Позже, тем же вечером, мы сидели на кухне за легким ужином. Роуз с Артуром часто зевали от усталости и напряжения. Никто не хотел есть, а поскольку тема писем мгновенно превратилась в табу, то и говорить никто ни о чем не хотел.

Роуз первой встала из-за стола. Потом я пошел в гостиную и включил телевизор. Артур последовал за мной и уселся на диван на почтительном расстоянии от меня.

– Ты разговаривал с Как-Бишь-Его-Там насчет работы? – спросил Артур.

Я кивнул. Играли «Уайт сокс», и в пятнадцатом иннинге счет был 6:6.

– Ты же понимаешь, что никакой спешки тут нет, – сказал Артур. – Ты не обязан немедленно устраиваться на работу. Если, конечно, сам этого не хочешь.

– Я обязан найти себе работу. Так мне сказали. Лучше сделать вид, что я адаптируюсь.

– Ты адаптируешься. Возможно, что это произойдет не сразу. Я же рассказывал тебе, каково мне было, когда я вернулся из армии. – Я кивнул, но Артур продолжал: – Я, конечно, был рад вернуться. Война закончилась, я остался жив. Вся страна была охвачена ликованием. Здесь были люди, которых я хотел увидеть, места, где хотел побывать. Но все это было не для меня. Все вокруг думали, что у нас с твоей матерью второй медовый месяц, однако правда заключалась в том, что я не мог выйти из дома. Это было хуже всего. Я просто застрял здесь, как будто меня парализовало.

– Я знаю, знаю, – отозвался я, а затем, отвернувшись от телевизора, но не глядя на отца, добавил: – Только есть большая разница между возвращением домой со Второй мировой и возвращением домой из паршивого дурдома, куда тебя отправили за то, что ты сжег дом своей любимой. Никто не хочет меня видеть.

– Перестань, – покачал головой Артур. – С таким отношением нельзя ни на что надеяться.

– Это точно. Я ни на что и не надеюсь.

– Разве ты не понимаешь? Люди с готовностью соглашаются, что твое прошлое – это твое прошлое. Взять хотя бы тех, кто был сегодня. Я понимаю, тебе в основном на них наплевать, но дело не в этом. Они были рады видеть тебя. Все было так, точно ты и не уезжал никуда.

– Верно. Я заметил.

– И теперь твоя очередь, Дэвид. Теперь тебе самому пора понять, что прошлое осталось в прошлом.