Серебряное небо - Мэри Каммингс

Лесли протянула ему миску — он не шелохнулся. Поставила ее перед ним, сказала поощряюще:

— Возьми — это еда! — подумала: его что же, с ложки кормить придется?!

Но тут Джедай протянул к миске руку — медленно и нерешительно, словно боялся, что отберут.

— Вот ложка… — начала было Лесли и осеклась — он уже ел, прямо из миски, жадно хлюпая и почти не жуя.

Миску он опустошил вмиг. Облизал ее, кинул в сторону; вытер ладонью измазанное в похлебке лицо, тоже пару раз ее лизнул.

Нда-а, здорово же он оголодал там, в поселке! А сегодня его, похоже, вообще покормить забыли, а может, решили, что ни к чему переводить продукты.

— Хочешь еще? Похлебки — хочешь? — спросила Лесли, постучав ногтем по миске. Джедай посмотрел на миску, перевел взгляд на нее. Показалось — или глаза были уже не пустыми, а голодными?

Она налила ему еще — схватил и сожрал так же жадно, как предыдущую порцию.

— Ладно, с тебя хватит. А то с голоду может плохо стать, — объяснила она.

Села есть сама. Некоторое время Джедай не сводил глаз с ее миски, но у Лесли на такие взгляды давно выработался иммунитет: собаки, если хотят что-то выклянчить, умеют смотреть куда жалобнее.

К тому времени, как она покончила с ужином, вода в котелке вскипела. Отчерпнув полкружки кипятка, Лесли всыпала туда горсточку истолченных маковых головок; перемешала и отставила в сторону, настаиваться. В оставшийся кипяток она насыпала пригоршню сушеной ромашки и тоже сняла с огня.

Этим вечером ей предстояло сделать еще одно дело, и непростое: насколько это возможно, привести в порядок искалеченную руку Джедая. По словам Сары, он повредил ее еще вчера, а само собой понятно, что переломы нужно лечить как можно быстрее.

Когда маковый отвар остыл настолько, что уже не обжигал опущенный в него палец, она подошла к Джедаю сзади, зажала ему нос, одновременно задирая голову, и, прежде чем он успел опомниться, влила снадобье в приоткрывшийся рот.

— Вот так!

Он скривился, затряс головой и попытался отплеваться. Понятно, что невкусно — но что поделаешь; потерпи, дорогой, другого наркоза у меня для тебя нет.

Подействовал отвар быстро — через пару минут Джедай уже начал клевать носом; вскоре голова его повисла, он качнулся и завалился набок.

Лесли перекатила его так, чтобы правая рука была поближе к костру, и принялась за дело. Счистив намоченной в отваре ромашки тряпочкой запекшуюся кровь, она обнаружила, что повреждена рука не так сильно, как это казалось на первый взгляд. Переломов удалось нащупать всего два — были сломаны третья и четвертая пястные кости, кроме того — вывихнут большой палец. Все остальное: ссадины на тыльной стороне кисти и пару неглубоких порезов — можно было в расчет не брать, заживет через неделю.

Интересно, куда это его угораздило сунуть руку? Не иначе, под колесо попал.

Гипса у Лесли не было, пришлось обойтись лубком. Сделала она его из того самого отщепка, который дала Сара — немного обтесала ножом, придавая нужную форму. Еще раз проверила, не сместились ли сломанные кости, после чего плотно примотала руку к деревяшке.

Вот и все — через месяц он уже сможет кое-как пользоваться рукой. И из-за такой малости эти чертовы ханжи собирались его «оставить на волю Господа»!

Лесли выпрямилась и взглянула на распростертого перед ней мускулистого великана — сейчас, когда он спал, он выглядел вполне нормальным. Усмехнулась пришедшей в голову мысли: выходит, отдав за него катушку лески и два крючка, она спасла ему жизнь.

На следующий день Лесли уже не была уверена, что осенившая ее в поселке идея являлась такой уж гениальной: оказалось, что Джедай стер ноги.

С утра, когда он отправился в кусты, в глаза бросилось, что он не идет, а ковыляет — казалось, у него в сапогах напиханы сосновые шишки.

Едва он вернулся, Лесли велела ему сесть, кое-как стащила сапоги — и обнаружила покрасневшие, покрытые пузырями и потертостями ступни. Некоторые пузыри уже успели лопнуть.

В первый момент от злости перехватило дыхание: черт возьми, он что — совсем идиот?! Ладно, говорить он не может, но любая собака, если ей больно идти, начнет хромать и притормаживать, даже осел, если с ногами что-то не так, упрется и с места не сдвинется. А этот — нет, перся себе и перся! И вот результат — придется теперь сидеть здесь по меньшей мере дня три, пока его ноги хоть немного подживут.

Впрочем, справедливо признала Лесли через минуту, она сама виновата: вечером занималась его рукой, а о ногах и не подумала, даже не догадалась его разуть.

Вздохнув, она пнула его коленом:

— Вставай!

Отвела на берег, посадила так, чтобы ступни полоскались в проточной воде. Хорошо, что она не выплеснула вчера ромашковый отвар — как чуяла, что пригодится!

Через два часа Джедай, умытый, побритый и подстриженный, сидел на полянке. Ступни его были обмотаны пропитанными ромашковым отваром тряпками. Лесли сидела рядом и, чертыхаясь, мастерила ему сандалии.

Больше всего она поминала недобрым словом Сару, которая напялила на него эти опорки — не стереть в них ноги было просто невозможно из-за отслоившихся внутри клочьев пересохшей подкладки. Но и она сама тоже хороша — не проверила, а ведь знала, что в этом поселке от людей так и жди подвоха!

Побрить Джедая ей пришлось самой. Сара плела, что якобы он бреется сам — но веры ей не было, да Лесли и не очень представляла, как можно бриться одной рукой. Оставлять же небритым его было нельзя — по тому, как он неряшливо ел, отросшая щетина вот-вот могла превратиться в гнездилище мух. Поэтому Лесли при помощи ножа побрила ему физиономию и — заодно уж — обстригла болтающиеся до плеч космы.

На сандалии пришлось пустить ту самую кожу, которую она выменяла в поселке — на двойные подошвы ушла добрая половина куска. Верх Лесли сделала из выделанных змеиных шкурок — этого добра у нее, слава богу, хватало.

У реки она пробыла не три дня, а целых четыре — спешить особо было некуда, а место попалось на редкость удобное. Густые заросли ракитника защищали полянку от ветра, с неба светило солнышко, а в реке плескалась рыба.

Вот из-за этой самой рыбы Лесли, собственно, и задержалась.

В первый же вечер, вернувшись с охоты, она наудачу закинула пару удочек — захотелось для разнообразия поесть рыбки. Закинула она их совсем рядом со стоянкой и на улов особо не рассчитывала: попадется что-нибудь — хорошо, нет — так можно поужинать и принесенным с охоты зайцем.

Через полчаса пошла проверить — на обоих крючках трепыхалось по крупному, чуть ли не фунтовому окуню. Лесли наживила удочки заново — клевать начало почти сразу, и не прошло и десяти минут, как она вытянула из воды еще двух окуней.

На следующий день Ала тщетно зазывала ее на охоту — подтявкивала, махала хвостом и указывала носом, как стрелкой компаса, на другой берег: давай, пошли скорей, там, на пустоши, водятся такие вкусные зайцы!