Миссия в ад - Дэвид Балдаччи

агент Рил.

Рил встала:

– А я думаю, этого достаточно на всю мою жизнь. – Выходя, она громко хлопнула дверью.

Глава 13

У этого места было много разных названий: Букчан, Пукчан, Пукхян.

Официально оно называлось «Кван-ли-со номер 18». На корейском это означало «исправительно-трудовая колония». В действительности это был концентрационный лагерь. Настоящий ад близ реки Тэдонган в провинции Пхёнан-Намдо в Северной Корее.

Старейший из северокорейских трудовых лагерей, Букчан предназначался для диссидентов и врагов государства. Он функционировал с 1950-х и, в отличие от прочих, которыми управлял Бовибу – Департамент государственной безопасности, или тайная полиция, – находился в распоряжении Министерства внутренних дел. Лагерь состоял из двух частей. Одна – для перевоспитания. Там заключенным вдалбливали учения двух великих лидеров страны, ныне покойных, после чего могли освободить, хоть они и оставались на всю жизнь под наблюдением. Во второй заключенные содержались пожизненно – их было большинство.

На территории размером с Лос-Анджелес, огражденной четырехметровой стеной, содержалось пятьдесят тысяч узников. Их отправляли туда не поодиночке, а вместе со всей семьей – в соответствии с презумпцией коллективной вины, – включая младенцев, подростков, братьев и сестер, жен, бабушек и дедушек. Дети, рождавшиеся в лагере, разделяли вину своей семьи. Если они рождались без разрешения – половые контакты и беременности строго регулировались, – их убивали. Возраст и личная вина не имели значения; с малышами и стариками обращались одинаково – бесчеловечно.

В Букчане работали все практически всё время – в угольных шахтах, на цементных заводах и других производствах. Вся работа была опасной. Никакой защиты не предполагалось. Многие погибали на рабочих местах. Шахтеров тысячами косил силикоз[6]. Еды тоже не давали, и надо было самим искать себе пропитание. Семьи кормились мусором, насекомыми, сорняками, а иногда и человечиной. Воду собирали дождевую или выкапывали колодцы, но они были грязными, и в лагере бушевала, помимо других болезней, дизентерия. В таких условиях не приходилось особенно беспокоиться о контроле численности заключенных.

Мир толком не знал, сколько в Северной Корее трудовых лагерей, – международное сообщество сходилось на шести. В действительности они были пронумерованы, и то, что нумерация доходила минимум до двадцати двух, указывало на их распространенность. По меньшей мере двести тысяч северокорейцев, около одного процента всего населения страны, называло эти лагеря своим домом.

Ходили слухи о коррупции на территории Букчана. Ситуация в лагере вызывала тревогу. Меньше чем за два месяца оттуда сбежало десять человек. Это само по себе было непростительно. Лагерь охраняло два вооруженных батальона. Четырехметровый забор под напряжением страховали еще и мины-ловушки. По всему периметру располагались пятиметровые сторожевые вышки, и охранники на земле, видимые и скрытые, следили за каждым движением. Казалось бы, побег невозможен, но раз он произошел, должно было существовать объяснение. Поговаривали, что беглецам помог кто-то изнутри. Это было не просто непростительно – это была измена.

Девушка-заключенная сжалась в комок в углу каменного каземата. Она оказалась в лагере недавно: ее поймали в Китае и репатриировали. Ей было не больше двадцати пяти, но выглядела она старше. Тело ее было маленькое и усохшее, но в то же время крепкое и жилистое, с сильными короткими ногами. Деньги, которые она прятала в заднем проходе, у нее отобрали. Охранники избили ее и присвоили деньги себе.

Она сидела на полу, трясясь от страха. Ее одежда превратилась в грязные лохмотья за время побега и возвращения назад под охраной. Она была вся в крови, волосы сбились клочьями. Девушка тяжело дышала, и ее маленькая грудь вздымалась и опускалась при каждом судорожном вздохе.

Массивная дверь распахнулась, и вошли четверо мужчин: три охранника в форме и надзиратель в сером кителе и глаженых брюках. Он был упитанный, с темными волосами, аккуратно зачесанными на косой пробор, в начищенных ботинках, с гладким здоровым лицом. Он поглядел сверху вниз на жалкое подобие человеческого существа перед собой. Девушка была похожа на животное, хромающее по обочине дороги. С ней и обращались как с животным – как со всеми заключенными здесь. Любой охранник, проявивший сочувствие и доброту, сам немедленно стал бы заключенным. Поэтому о сострадании не могло быть и речи. С тоталитарной точки зрения – идеальное устройство системы.

Он дал своим людям короткую команду, и те сорвали с нее остатки одежды. Он пнул ее под голый зад сверкающим носком ботинка.

Девушка еще плотней сжалась в комок, словно пыталась слиться со стеной. Надзиратель улыбнулся и подошел еще ближе. Присел на корточки.

Сказал на корейском:

– Кажется, у тебя водятся деньги.

Она повернулась к нему лицом; ее руки и ноги тряслись. Кое-как девушка сумела кивнуть.

– Ты заработала их, пока была в Китае?

Она снова кивнула.

– За то, что ложилась с китайским отребьем в постель?

– Да.

– У тебя есть еще деньги?

Она было затрясла головой, но вдруг остановилась.

– Я могу раздобыть больше, – сказала тихонько.

Мужчина удовлетворенно кивнул и посмотрел на охранников.

– Насколько больше? – спросил он.

– Намного, – ответила она. – Гораздо больше.

– Я хочу гораздо больше, – повторил он. – Когда?

– Мне надо связаться с волей.

– Сколько еще ты сможешь собрать?

– Десять тысяч вон.

Он улыбнулся и покачал головой:

– Недостаточно. И воны мне не нужны.

– Жэньминьби?[7]

– По-твоему, мне нужна китайская туалетная бумага?

– Тогда что? – спросила она в ужасе.

– Евро. Я хочу евро.

– Евро? – спросила она, снова затрясшись, поскольку в камере стоял ледяной холод, а она была голая. – Зачем евро здесь?

– Я хочу евро, сука, – отрезал надзиратель. – Не твое дело зачем.

– Сколько евро? – спросила девушка.

– Двадцать тысяч. Ровно.

Она в ужасе отшатнулась:

– Двадцать тысяч евро?

– Это моя цена.

– Но как я могу вам доверять?

– Не можешь, – сказал он с улыбкой. – А какой у тебя выбор? Шахта ждет. – Он сделал паузу. – В личном деле сказано, ты из Кэчхона, – сказал он.

Там находился Лагерь 14 – на другом берегу реки Тэдонган, неподалеку от Букчана.

Надзиратель продолжал.

– С заключенными там нянчатся. Хотя у нас есть зона для исправляющихся, а Кэчхон только для неисправимых, мы в Букчане не церемонимся. Отсюда ты живой не выйдешь. Только попробуй сбежать – тебя поймают, привяжут к столбу, натолкают в рот камней, и каждый охранник выстрелит в тебя пять раз. Каждую минуту, что ты проживешь здесь, ты будешь желать смерти. – Он поглядел на своих людей. – Кэчхон, – повторил он и усмехнулся. – Гребаные слабаки.

Они все расхохотались, переглядываясь и хлопая себя по ляжкам.

Он поднялся:

– Двадцать тысяч евро.

– Когда?

– Через пять дней.

– Это невозможно.

– Тогда извини. – Он сделал знак охранникам, и те двинулись вперед.