Зеркальные числа - Тимур Максютов

У меня тоже есть, что сказать, и американским, и русским, и китайским членам экипажа. Но я ведь не говорю. Потому что имею выдержку и чувство такта.

Слава Богу, я не капитан. Мне не приходится вникать, сочувствовать и разбираться. По мне так – пустое занятие. Мы здесь, чтобы сделать свою работу и вернуться домой. Чтобы когда-нибудь брусника вновь оросила кровавыми каплями берег Сигурд-фьорда. Чтобы люди перестали жить кротами в сырых темных убежищах.

Я-то свою работу сделаю. Не понимаю этих разговоров про психологическую усталость. Ничего, осталось совсем немного. До выхода на орбиту Эметы – трое суток. Тогда все забудут про глупости, будет не до них.

Хотя, если честно, меня тоже несколько утомляет общение с этой толпой инфантильных неврастеников. Я даже почувствовал… Не знаю. Наверное, ностальгию?

Я мусорщик. Один из лучших. Другого бы не взяли вторым пилотом на «Феникс». Мне часто снится рубка моего одноместного «Хугина». Работы у нас с ним было навалом. После войны весь ближний космос загажен до невозможности: обломки уничтоженных спутников и станций, подбитые орбитальные самолеты, какие-то куски не долетевших ракет и ракет, сбитых платформами противокосмической обороны. И сами эти платформы, развалившиеся на части. Хаотично мечущийся, фонящий рой, угрожающий последним уцелевшим спутникам и исключающий нормальное использование пространства.

До войны ученые спорили, через сколько лет цивилизация окончательно погребет себя под толстым слоем мусора: через сто лет или через тысячу. Человечество решило не мучиться и самоубиться прямо сейчас. Однако загваздать космос успело.

Вот радар вылавливает очередной обломок: я отключаю автопилот и берусь за джойстики. Я люблю сам, руками. Тем более, когда у тебя под задницей такой красавец, как мой «Хугин». Потом оценка размера: мелкие куски я сжигал лазером. Но это так, детская забава. По крупным бить лазером нельзя: если не уничтожить одним выстрелом, а развалить на части, то сделаешь только хуже. И вместо одной опасной штуковины появится десяток. Таких я отлавливал магнитными тросами и тащил на станцию приемки. Тут компьютер особо не поможет, нужна еще и интуиция. Это – целое искусство: если на гран ошибешься с определением массы, скорости и направления, то обломок выскользнет из магнитной ловушки, и гоняйся за ним потом. Или изменит траекторию на вообще непредсказуемую. Можешь случайно зарядить по родной станции, бывали такие случаи.

Григ в наушниках. Ты – один. Совершенно. Торжественные, как свечи в рождественской кирхе, звезды. Только ты и космос. И надежный «Хугин» – черный, верный, все понимающий.

Это прекрасно.

* * *

Джон Смит, механик транспортной системы

Ха! Рокки Бальбоа, сержант Уоллес и Капитан Америка в одном лице – вот кто я! Показал этому русскому умнику, кто здесь – самый лучший. Жаль, нас растащили, а то бы получился отличный двухфунтовый бифштекс.

Правда, костяшки сильно распухли. Перчатки скафандра я натяну, а вот шлем… На челюсти – здоровенный желвак. Совсем не вовремя. Высадка послезавтра. Док помазал мне морду какой-то вонючей гадостью, недовольно ворча насчет того, что корабельная аптечка не предусмотрена для боксерских поединков. Косоглазая тварь, а не доктор. Ну ничего, и до него дойдет очередь. Если большая война не выявила победителя, это не значит, что в малой войне на борту «Феникса» я буду такой же размазней, как наши политики, эти трусливые засранцы.

У отца было самое большое ранчо в округе. Три тысячи голов! Я и сам могу продержаться на бычке полминуты. Ну ладно, приврал. Меньше. И тем не менее, ковбой на «Фениксе» один, и это – не яйцеголовые из научной группы, я вас уверяю.

После колледжа я пошел в корпорацию «Глобал». Ту самую, которая «везде и всегда с вами» – от респираторов до надувных бомбоубежищ, от гиперкомпьютеров до выводящих радиацию таблеток. Стал механиком по лифтовому оборудованию. Не в отелях, естественно. Шахты, небоскребы – все, что особенно сложно и ответственно. Я был самым лучшим, несомненно.

Когда началась заваруха, это сыграло злую шутку: меня сразу забрали в Спецуправление, на бомбоубежища. Там, парни, работка была – до кровавого поноса, по шестнадцать часов. Никакого профсоюза, никакого тебе федерального закона о правах трудоустроенных.

А так – я бы, конечно, в морпехи. И сейчас дети в подземельях Висконсина играли бы не в сержанта Уоллеса, а в меня. Как я высаживаю свой взвод на Таймыре и там героически замерзаю, пристрелив последней ракетой огромного полярного медведя.

Мой профиль, между прочим, даже мужественнее, чем у сержанта Уоллеса. Это говорила китаяночка-навигатор. Хихикала еще так, кокетливо. Все-таки не все желтые тошнотворны, есть и среди них ничего себе такие. Изящная, как фарфоровая кофейная чашечка, у бабушки такая стояла на камине. Извращенцы, пьют кофе плевочками, а не из кружек, как нормальные парни.

Послезавтра начнется работка! Аж руки чешутся. Достало безделье.

От «Феникса» на орбите астероида отделится посадочный модуль, потом мое хозяйство – лифтовая платформа. Мы должны добыть и отправить на Землю триста тонн сибириевой руды. Ну, хотя бы сто пятьдесят. На Эмете сила тяжести, конечно, мизерная; но все равно, столько поднять на орбиту – не жук чихнул. Ракетами не получится, большой расход топлива. Поэтому наши мозгоклюи стряхнули пыль с древнего проекта и решили построить орбитальный лифт. На Земле его соорудить так и не удалось: слишком много проблем. С тех пор, как Ньютон получил по кумполу апельсином, никто так и не смог отменить силу тяжести. Прочность и вес канатов, ураганы в атмосфере и еще список из дюжины пунктов. Тут, на астероиде, все гораздо проще – это как жать от груди не трехсотфунтовую штангу, а банку пива. Лифт будет служить для подъема контейнеров с рудой на платформу, болтающуюся на стационарной орбите. Там, на высоте в пятьсот километров (тьфу, меня всегда корежит от этих французских эрзацев добрых человеческих миль) груз прицепится к автоматическим транспортникам. А те уже сами отправятся на Землю.

Но это – не моя забота. Моя – это графеновые тросы и подъемник. Ну, еще противовес, но с ним вообще просто: цистерна с топливом на обратную дорогу отстыкуется от матки и поболтается на противоположном конце троса. Когда мы закончим, то лифт станет уже ненужным, и цистерну-противовес присобачат обратно к «Фениксу». Я закончу работу, гордый собой, катер поднимется обратно к кораблю. Мы помашем ручкой брошенному посадочному модулю, я проникновенно скажу лифту:

– Прощай, напарник! Был горд службой в одном экипаже.

И мы вернемся домой героями.

Всю дорогу сюда они задирали носы. Корабельные, научники, вся эта шантрапа. Мол, были при деле, а я так, балласт. Ну, еще Бобби-оззи, пещерный гном. Его дело – копаться в земле. Или как тут называется то, на что мы сядем?

И кто станет главным послезавтра? Да, парни, Джон Смит станет главным. Без меня вся эта канитель не будет иметь смысла.

Черт, а челюсть-то болит. Джи за обедом хихикала и с невинным видом предлагала погрызть орешков. Я сопел и посасывал бульон через трубочку. Русского отсадили от меня подальше, а здоровенный немец-компьютерщик постоянно, но как бы случайно, оказывался между нами.