Принц-странник - Виктория Холт

— Представления не имею, сэр, насколько вы талантливы за столом, за сплетней или в…

— Кто знает, может быть, я смогу за один день продемонстрировать свои способности во всех трех упомянутых областях.

— Вы очень дерзки!

— Этим мы и отличаемся от голландцев. Может быть, на море нам за ними и не угнаться, но надо быть англичанином, чтобы дерзить в подобных делах.

Люси невольно вскрикнула — незнакомец перемахнул через парапет, а секундой позже его длинные, тонкие пальцы — белые, холеные, унизанные перстнями — вцепились в подоконник.

— Вы упадете, негодник вы этакий! — Она протянула руку, и он, смеясь, влез с ее помощью в окно, что само по себе было делом нелегким, поскольку окна здесь были крохотные — футов в шесть высотой.

Пока Люси тянула вверх незваного гостя, покрывало соскользнуло с плеч, чем оба остались весьма довольны: он — потому что смог убедиться в ее красоте, она — потому что смогла продемонстрировать ее.

— Вы могли разбиться, — с упреком сказала она.

— Падения из окна маловато, чтобы убить такого крепкого мужчину, как я.

— И все из-за глупой проказы.

— Награда стоит этого маленького неудобства. Я убедился, что языки не врали, и госпожа Люси Уотер — без преувеличения красивейшая женщина в Гааге.

— Я должна отослать вас обратно. Не следовало приходить сюда таким образом. Я даже боюсь подумать, что скажет полковник Сидней, увидев вас здесь.

— И все же я рискну навлечь на себя неудовольствие полковника.

— Вы слишком смелы, молодой человек.

— Полагаю, смелость — это достоинство. Без такого рода качеств мне никак не обойтись.

— Должна вас предупредить, что полковник Сидней — очень высокопоставленное лицо.

— Я с ним знаком и целиком разделяю ваше мнение о нем.

— Так вы не боитесь?..

Он положил руки ей на плечи и, на мгновение прижав к себе, поцеловал губы, шею и груди.

— Это уже чересчур, — пробормотала Люси.

— Чересчур мало, согласен с вами.

— Это просто непереносимо!

— Чему бывать, того не миновать.

— Сэр… как посмели вы врываться в мою комнату подобным образом?

— Как я посмел? А что мне оставалось делать, если вы — прекрасны, а я — мужчина, если вы услышали мое пение и протянули мне руку помощи, если уже увиденное мною заставляет меня желать увидеть все, если я уже поцеловал ваши губы и вкус их будет неотступно преследовать меня?

— У меня есть любовник.

— Я предлагаю вам кое-что получше, чем он.

— Да вы наглец!

— Скорее сладострастник — в этом грехе признаюсь.

Люси старалась устоять перед этим натиском, но что она могла поделать? Полковник Сидней ее вполне устраивал, но этот молодой человек выделялся из всех, виденных когда-либо раньше; высокий, стройный, сильный, он мог взять ее силой, и она, пожалуй, была не против, чтобы он сделал это, но он этого не делал, хотя и держался так самоуверенно. Он не собирался брать ее силой, поняла она, потому что знал, что она сама долго не продержится. Глаза его источали негу и страсть, и с такой нежностью ей еще не приходилось сталкиваться. В его манерах проступала какая-то ясность и легкость, которые были сродни ее лени, по чувственности он, казалось, ей не уступал. Ровесник Люси, не отмеченный печатью красоты, он обладал не просто отменной внешностью, а чем-то большим; короче говоря, он был самым очаровательным мужчиной, которого ей доводилось встречать.

Люси вновь подала голос:

— Вам следует отдавать себе отчет, что полковник Сидней сочтет за величайшее оскорбление ваше вторжение сюда.

— Следует ли нам умолчать о том, что я забрался сюда с вашей помощью?

— Я вовсе не собиралась вам помогать. Я просто хотела спасти вашу жизнь. Я боялась, что вы упадете.

— Благодарю, вы спасли мне жизнь, Люси. Как я могу вас отблагодарить?

— Тем, что без шума и скандала уйдете, пока полковник не вернулся и не обнаружил вас здесь.

— И это награда за мои муки, за тот смертельный риск, на который я пошел, чтобы оказаться возле вас?

— Прошу вас, уходите. Я боюсь, что придет полковник.

— Я поневоле начинаю бояться полковника. Он вам так нравится, Люси? Он добр с вами?

— Он добр со мной, и он мне нравится.

— Но ведь не настолько, чтобы не бросить улыбку-другую приглянувшемуся прохожему, не так ли? Люси, не могли бы вы так же обожать и бояться меня, как обожаете и боитесь полковника?

— Вы забываете, что мы незнакомы. Я первый раз в жизни увидела вас несколько минут назад.

— Нам необходимо срочно исправить эту оплошность. И как только мы познакомимся, то будем часто видеться. Я все-таки рискну навлечь на себя неудовольствие полковника Сиднея. Идет?

— Пожалуй, — прошептала Люси. Он взял ее руку и поцеловал.

— Вы красивейшая женщина, какую я когда-либо видел, — сказал он, — а я видел много женщин. Как сейчас помню, дело было в Оксфорде, мы с отцом стояли в церкви, и он треснул меня по голове, потому что я, вместо того чтобы слушать проповедь, улыбался женщинам. Теперь я стал старше, но улыбаться им не перестал, и, сколько бы меня ни били по голове, я этого не оставлю. Так что, как видите, я знаю, о чем говорю.

— Не сомневаюсь, что вы не обижали женщин невниманием, можно было и не говорить об этом. А теперь уходите, умоляю. Я прикажу горничной вывести вас по черной лестнице. Вам следует немедленно уйти.

— Но я хочу поцеловать вас перед уходом.

— А потом… потом вы уйдете?

— Клянусь. Только не думайте, что мы больше никогда не встретимся.

— Я пойду на все, чтобы избавиться от вашего присутствия до возвращения полковника Сиднея.

— Вес? — Ею веселые карие глаза засветились надеждой.

— Я поцелую вас, — твердо сказала она.

И он обнял ее и поцеловал, и не один раз, а много, и не только в губы, как она предполагала. Люси, борясь с ним, раскраснелась и без конца смеялась. Для нее все это было веселым приключением с самым интересным мужчиной на свете, и больше всего ей хотелось, чтобы он сдержал слово и снова навестил ее.

Она кликнула горничную.

— Энн, — сказала она, — выведи этого человека из дома… Быстро!.. Черным ходом.

— Да, госпожа, — сделала книксен Энн. Люси с сожалением провожала его взглядом. В дверях гость обернулся и поклонился — элегантнее и почтительнее любого мужчины, которого она когда-либо видела.

— Мы снова встретимся… и очень скоро, — пообещал он. — Но для меня это будут муки вечности.