Хозяин Черного Замка и другие истории - Артур Конан Дойл

– Не стоит беспокоиться, – вмешался в наш разговор Дейсби. – С подобной физиономией ему, право же, не следует быть столь легкоранимым. Не из-за чего так волноваться. Вот увидите – он быстро утешится.

А ведь я сказала чистую правду: у меня и в мыслях не было обидеть этого чудака. И я на себя немного злилась за то, что невольно задела его самолюбие.

Все остальные ещё не успели управиться со своими обязанностями, а я уже закончила укладывать в чемодан тарелки, миски, вилки и ножи. Был самый подходящий момент извиниться за свою неудачную шутку. Не сказав никому ни слова, я потихоньку выскользнула из холла и быстро пошла по коридору в сторону комнаты нашего гостя. То ли шла я очень тихо, то ли шаги мои заглушали роскошные ковры, покрывавшие полы в Тойнби-Холле, но доктор ничего не услышал, когда я подошла к его комнате. Дверь была распахнута настежь, и в глубине комнаты я увидела Гастера. Что-то в его поведении меня настолько насторожило, что я остановилась как вкопанная, сама испугавшись собственного удивления. В руках он держал какую-то небольшую вырезку из газеты и с увлечением читал её. Чтение забавляло его безмерно. Было что-то ужасное в этом веселье: всё его тело конвульсивно содрогалось, а с губ при этом не слетало ни единого звука. Мне было хорошо его видно, так как он стоял в пол-оборота ко входной двери, и никогда прежде мне не доводилось наблюдать на его лице подобное выражение. Смело скажу: сравнение с радостью, какую может испытывать дикарь, истязающий свою жертву, мне большим преувеличением не покажется.

В ту минуту, когда я уже почти оправилась от неприятного изумления и была готова постучать, его в последний раз сотрясла судорога дикарского веселья и листок бумаги был брошен на стол.

Сам Гастер поспешно вышел через другую дверь, которая через вестибюль вела в залу для игры в бильярд.

Услышав звук удаляющихся шагов, я ещё раз окинула взглядом комнату. Мне было интересно узнать, что же могло вызвать столь безумный взрыв веселья у такого серьёзного человека, как Гастер. Не иначе как какой-нибудь шедевр в области юмора. Найдётся ли на этом свете женщина, у которой жизненные принципы оказались бы сильнее природного любопытства? Внимательно оглядевшись и убедившись, что в коридоре никого нет, я проскользнула в комнату и взяла со стола бумажку. То была вырезка из какой-то старой английской газеты, читаная-перечитаная и местами затёртая до дыр. Сам текст заметки, насколько я могу судить, не содержал в себе ничего смешного.

Попробую процитировать его по памяти:

СКОРОПОСТИЖНАЯ КОНЧИНА КАПИТАНА ШВЕДСКОГО СУДНА

Во второй половине дня, во вторник, в своей каюте был найден мёртвым капитан парохода «Ольга». Судно приписано к порту Тромсберг и в момент происшествия стояло пришвартованным в доке. Как стало известно, у покойного был буйный нрав, и у него часто случались ссоры с судовым врачом. В день смерти капитан был чем-то особенно разъярён и во всеуслышанье заявил, что его судовой доктор – некромант и поклонник дьявола. Несчастный пытался спастись от очередной вспышки гнева капитана, спрятавшись на палубе. Вскоре стюард, проникнув в капитанскую каюту, обнаружил своего хозяина бездыханным на столе. Смерть приписывают болезни сердца, ускоренной вспышкой чрезмерного гнева. Начато полицейское расследование инцидента.

Таково было содержание газетной заметки, столь развеселившей нашего странного гостя. Выйдя из комнаты, я заспешила вниз. К моему недоумению примешивалось и некоторое отвращение. Однако у меня хватило ума и здравого смысла, чтобы мрачные предположения, которые впоследствии будут не раз приходить мне в голову, не завладели мной в ту минуту. Я рассматривала этого человека как своего рода ходячую тайну, вызывающую одновременно и любопытство, и отвращение, но не более того.

Когда я вновь увидела Гастера на пикнике, мне показалось, что ещё недавно произнесённые обидные слова улетучились у него из памяти, не оставив и следа. Он снова был привычно со всеми любезен и приветлив. Приготовленный его стараниями салат был единодушно провозглашён шедевром кулинарного искусства. Гастер спел нам несколько красивых шведских песен и баллад, рассказал немало историй и приключений, собранных со всего света. Слушая его, мы то смеялись до слёз, то содрогались от страха. После обеда разговор как-то сам собой перешёл на тему, судя по всему, очень ему близкую. Теперь я и не вспомню, кто из нас первым заговорил тогда о сверхъестественном. Кажется, это был Тревор, поведавший нам о своём очередном розыгрыше, имевшем место в Кембридже. Рассказ Тревора произвёл весьма странное впечатление на Октавиуса Гастера. Размахивая руками, он произнёс пламенную речь в защиту сверхъестественного, попутно высмеивая людей, у которых хватает смелости сомневаться в существовании незримых сил.

– Пусть скажет мне любой из вас, – закричал, вскочив в возбуждении с места, наш светловласый швед, – обмануло ли его когда-нибудь то, что вами зовётся инстинктом? Именно инстинкт указывает птице ту единственную скалу в безбрежном море, на которой ей надо свить себе гнездо, чтобы отложить яйца. Разве инстинкт её когда-нибудь подводил? С наступлением зимы все ласточки улетают на юг, опять-таки безошибочно повинуясь инстинкту. Этот же самый инстинкт сообщает нам, что не видимые нам духи кишмя кишат среди смертных. И этот инстинкт, благодаря которому малое дитя постигает сей мир и благодаря которому на земле выживает даже самая дикая и неразумная раса, он, хотите вы сказать, ошибается? Разве, спрашиваю, он нас когда-нибудь подводил? Никогда, говорю я вам.

– Продолжайте, Гастер, – попросил Чарли.

– Попутного ветра, но поверните на другой галс, – прокомментировал тираду Гастера наш бравый моряк.

Гастер пропустил его замечание мимо ушей. Увлечённый своими мыслями он продолжал:

– Как известно, материя существует отдельно от духа. Так почему же дух не может существовать отдельно от материи?

– С этим я согласен, – отозвался Дейсби.

– Разве у нас не имеется тому достаточно доказательств?! – не унимался доктор Гастер. Глаза его блестели от возбуждения. – Кто посмеет в этом усомниться, прочитав книгу Штейнберга о духах или трактат выдающейся американки – миссис Кроу? Разве Густав фон Шпее не встретил своего брата Леопольда на улицах Страсбурга? Того самого, кто за три месяца до этой встречи утонул в водах Тихого океана? А спирит Хоум! Разве он не парил над крышами Парижа среди бела дня?! А кто из нас не слышал вокруг себя голоса давно умерших? Взять вот хотя бы меня самого…

Тут Гастер запнулся.

– Да! И что же вы сами? – хором спросили все собравшиеся, с нетерпением ожидая продолжения.

– Это, пожалуй, к делу уже не относится, – тихо ответил Гастер, приложив ко лбу ладонь и сделав над собой заметное усилие, чтобы успокоиться. – Думаю, что эта немного грустная тема не вполне уместна в данных обстоятельствах.

И несмотря на все наши старания, нам так и не удалось вытянуть из Гастера ни слова о том, что же такого сверхъестественного приключилось с ним. Мы очень весело провели день. Близкое расставание побуждало каждого прикладывать все силы, дабы поддержать общее веселье. Все прекрасно понимали, что после окончания состязаний по стрельбе Джек отправится на свой корабль, а Тревор вернётся в Кембридж. Что же касается до нас с Чарли, то к тому времени мы уже обустроимся и начнём жить, как и полагается благовоспитанной и солидной супружеской паре. Предстоящий турнир был центральной темой всех наших разговоров. Надо отметить, что стрельба вообще всегда была излюбленным занятием моего жениха. Он состоял капитаном роты волонтёров Девоншира, сформированной в Роуборо и слывшей на всё графство сильнейшей по числу первоклассных стрелков. В качестве соперника по состязаниям выступала элитная часть регулярных войск из Плимута. Обе команды считались примерно равными по силе, и исход стрельб предугадать было весьма сложно. Само собой, Чарли рассчитывал только на победу и мог часами бурно обсуждать шансы обеих команд.